Время греха: Роман - [3]

Просто рядом с ними были другие. Воины. Это у них была «честь» — обязанность убивать и умирать самим! И они это делали не задумываясь! Убивали и умирали сами! Рождались, чтоб умереть. Но с честью! Зачем пришли спартанцы в Фермопилы? Задержать врага? Задержали. Греки успели собрать армию, чтобы позднее разгромить персов у Платеи. Можно было уходить, но спартанцы пришли сюда умереть! До какой степени нужно любить самого себя, гордится самим собой, чтобы не задумываясь пожертвовать самым дорогим, что есть у человека — собственной жизнью! Честь это высшая степень самолюбия, эгоизма, как хочешь назови. Так трактует Брокгауз и Эфрон. Честь это добровольная обязанность умереть. А когда человек легко отдает собственную жизнь из любви к себе, он не задумываясь отбирает чужую. Одну, другую, третью, сотую и т. д. Честь — это право на убийство себе подобных. Нет, это не достоевщина с терзаниями Раскольникова: «Тварь ли я дрожащая или право имею»? Это не его рассуждения о процентщице Алене Ивановне, вошь, дескать, и жить ей на свете незачем. Раскольников тоже был объят Сумраком, ибо совершил свой поступок, а это есть преступление, под влиянием денежного долга, и чем он отличается от варнака с большой дороги место которому на виселице во все времена? Нравственные страдания наказания? Полноте! Он ее топориком, как мясник свиную тушу.

Ты докажи, что ты право имеешь! Только не на убийство, ибо мы ходя во плоти, не по плоти воинствуем, а на то, чтобы подняться над Сумраком, выйти из него, если уже попал туда. Не-е-ет, топориком, чтоб деньги не отдавать, а потом на каторгу, к своим же, варнакам и убивцам, только без Санкт-Петербургского университета за плечами. (Это я к тому, что образование роли не играет). Итак, в слове «честь» мало, мой друг, того, что мы привыкли называть моралью! Честный бой? Это бой насмерть! Ибо на кону — честь или жизнь, что одно и тоже. Какие правила, если цель убить? И крестьяне не были плохими людьми, просто они рождались для мирного труда, а не для убийства и неизбежной смерти в бою. А воин не раздумывал: «Тварь ли я дрожащая или право имею?». Он знал — зачем пришел на белый свет. Убивать и умирать! Выходит, честь связана со смертью, а подлость с жизнью? Вопрос в цене этой жизни? Прожить честно и умереть с честью, прожить подло и умереть подло? Это как? Или, может, просто не было на Руси «подлых» людей? Жили, пахали, сеяли, охотились, когда нападал враг — брались за оружие, сражались и умирали. С честью! Но кто-то ведь придумал «подлость»! Кто-то разделил на «честных» и «подлых»! Одно слово стало синонимом лучших человеческих качеств, другое — худших. Может дело не в сути кто ты — воин или пахарь, а в «отечестве», «отчестве», в отце, наконец? «От чести» рода получать это самое право убивать и одновременно обязанность умирать? В защите своего отца, отческого рода, а, значит, и чести? Тогда это меняет суть дела! И «честный» действительно лучший, а подлый тот, кто предает, кто не хочет защищать свой род, кто не помнит своего родства — отцов и дедов. Ладно, оставим это истории. Ты хочешь объявить «честную» войну Сумраку?

— Да!

— А милосердие?

— К ним? — Недоумение на лице.

— К ним тоже! Ты знаешь, что любая война, справедливая или нет, пробуждает в человеке самые низменные инстинкты, оставив лишь толику христианской любви, называемой милосердием — сострадание к раненому врагу, милость к пленным, пощада для женщин, стариков и детей… и дело это сугубо индивидуальное, несмотря на все женевские конвенции.

— Но они наступают! Молчать? Дать им возможность утаскивать свои жертвы в омут ядовитого тумана. Очертить круг, как Хома Брут и спасаться молитвой? Ведь они везде! Снизу, рядом, сверху. Одни указывают, заставляют жить по их правилам, другие грабят, воруют, насилуют, третьи, которые должны защищать нас — оберегают их, четвертые жалят снизу… И они плодятся, их все больше и больше! Что делать?

— Русский вопрос! Забыл еще спросить: «Кто виноват?» А ты отличишь муляжный терновый венец от настоящего, ибо в зеркале неясно из чего его шипы, из твердого, как сталь растения или мягкой податливой меди. Они суть наше отражение, ты забыл?

— Но за ними пошли… Так что ж…

— Им все равно не победить.

— Стоять и смотреть? Ничего не делая?

— Я разве сказал бездействовать?

— Значит, война? Кровь?

— Не знаю… не по плоти воинствуем… но, боюсь, без крови не обойдется… Нас меньше, но мы умнее, хитрее, наше оружие — наш интеллект, которым они обделены.

— Но горе от ума?

— И от ума тоже… но горе ведь побежденным, а мы не побеждены!

— Но ты сказал «ум»?

— Я добавил к нему интеллект.

— Не вижу особой разницы.

— А зря! Ты думаешь, они глупы? Да, в массе своей. Но они недаром смотрятся в зеркало, и коноводы их берут пример с нас во многом. Они додумались до муляжа из терновника и до копирования библейских заповедей. И слова-то правильные, все о благе народном, о страхе Божьем. Ум скопировали, развили — было с чего, хоть и остался он лишь отражением, способным на хитрость и вероломство, но не на добрые дела. А интеллект не скопируешь, он врожден, ниспослан Господом в момент оплодотворения. Интеллект и есть то самое, что люди веками пытались объяснить непорочным зачатием, схождением Святого Духа. Интеллект это Божье Провидение в человеческих руках, это оружие возмездия для антихриста, а не тривиальной мести одних подобий Божьих другим. Месть порочна сама по себе, порождает отмщение и делает это все бесконечным. А возмездие это осиновый кол в сердце вурдалака. А они и есть упыри, и кровь их хоть и красна на вид, но не пульсирует, истекает медленно, как взболтанный томатный сок. И еще справедливость и совестливость! То, что нас отличает от них. То, что никогда не отразится в зеркале, ибо тоже дано господом, вдохнувшим в нас жизнь.