Время греха: Роман - [2]

«Они заполняли собой серую мглу, заставляя туман темнеть, принимая цвет их скользких, тускло поблескивающих панцирей-кольчуг, чешуйки которых удивительным образом напоминали мелкие монетки. Эти твари огибали ботинки, пытались залезть, но мохнатые ножки были слишком коротки, чтобы преодолеть высокий рант. Их челюсти сдвигались и раздвигались с одинаковыми интервалами, нарушавшимися лишь попытками укусить за обувь. Но кожа была груба и неподатлива. Они упирались многочисленными ножками, кольчуги преломлялись, напоминая изогнувшуюся пружину, но все было тщетно. Одни уходили, вливались в общий поток, тут же забыв про свои тщетные попытки укусить, их место занимали следующие ненасытные твари, напирающие из бесконечности влажной густой серости. Вся эта торопящаяся куда-то масса напоминала безжизненную металлическую реку, уносящую свои тяжелые воды в неизвестность. К звенящей тишине пересыпаемых из одной ладони в другую мелких монеток изредка добавлялся чуть слышный треск, словно кто-то вдалеке, насколько позволяет чувствительность уха, ломал спички.

Сумрак наполнился слабым холодным свечением — отблеском их чешуйчатых панцирей. Если посмотреть в иллюминатор самолета, идущего на снижение, так выглядит последнее покрывало из облаков, отделяющее нас от осеннего вечернего города, мрак улиц которого чуть разряжает искусственный свет фонарей.

Он поднял ногу и, стараясь держать подошву, как можно ровнее по отношению к полу, чтобы побольше раздавить этих тварей, сделал шаг вперед. Раздался отчетливый треск. Ломающиеся спички превратились в хруст сухих веток. Но обитатели сумрака даже не заметили гибель нескольких десятков своих сородичей. Их бесконечный бег не прервался. Новые полчища наталкивались на внезапную преграду ботинка, привычно пробовали ее на вкус — не получалось, и устремлялись дальше, огибая подошву.

Тогда он двинулся вперед, с каждым шагом впечатывая в пол десятки этих тварей. Мелькнула мысль:

— Хорошо бы катком!»

— Лукьяненко пишет: «Первый слой сумрака похож на наш мир. Но он мёртв и высушен. Краски серые и смазанные. Время в нём течёт медленнее, чем в обычном мире. Но такой ход времени имеет место только для физических процессов».

Он отбросил книгу в сторону и посмотрел на Писателя. Тот покачал головой.

— Не согласен?

— Это не так. Сумрак часть нашей жизни, если и называть его параллельным миром, то лишь условно, чтоб выделить. И краски там такие же, и время течет с той же скоростью. И мысль опережает движение, вопрос в том: какая это мысль? Можно ли ее увидеть до материализации? Предугадать, а значит, предотвратить. Как, если Сумрак живет в головах? Мы не можем понять, что ими движет? Алчность, порок, злоба, зависть… Может это и есть дьявол? Инкубы, суккубы… в мужском ли, женском обличье… «люди Сумрака», которые существуют наряду с нами, где все расплывчато, неестественно, в тоже время примитивно убого, где отсутствуют чувства, а движущей силой служат лишь низменные животные инстинкты. Они живут, как наши отражения в зеркале, при этом его поверхность не кажется нам искривленной, но, тем не менее, кривизна присутствует незримо, они внешне схожи с нами, они могут брызнуть в нас чем-то обжигающим, что по ошибке мы примем за кипящую страсть крови и чувств, но это ледяной ожог, они холодны и безжизненны, ибо алчность, подлость, предательство не может никогда согреть и их артерии наполнены темно-красной тягучей жидкостью неживого существа.

— Стать таким же, чтобы влезть им в голову?

— Как? Разве это возможно? Возможно, ли изменить себя на время?

— Нет! Но они рядом… сидят за столиками, идут по улицам, собирают в урнах пустые бутылки и банки, обгоняют нас на дорогах, делают ставки в казино, ворочают миллионами и управляют государством. Имя им — легион. Может это и есть царство Антихриста? Апокалипсис, наступление которого предрекал Иоанн в своих Откровениях? Так он наступил или существовал всегда?

— Это война добра со злом! Вечная война…

— Справедливая или нет? — Он прищурился.

— Вспомнил Гуго Гроция? Оставь… — Писатель махнул рукой. — Голландец просто пытался как-то оправдать кровопролитие, дескать, не всегда оно несправедливое, бывает и заслуженное… Может, еще хочешь вызвать всю эту мразь на честный бой?

Кивок в ответ.

— А что такое честный бой?

— По правилам!

— Какие правила в бою, если цель одна — убить противника? Напомнить про рыцарство? Про кинжал с тонким длинным лезвием и кротким именем «Милосердие»? Чтоб легче было просунуть в щель между латами и добить?

— Но честь…

— Что честь? — Перебил его Писатель. — Еще какую-то сотню лет назад честь называли понятием неясным, туманным, трудно поддающимся определению и весьма далеким от морали и нравственности. Никогда не задумывался, почему антоним слову «честный» — «подлый»? И почему крестьян когда-то называли «подлым» сословием? Разве они были плохими людьми, ибо именно так в нашем сознании ассоциируется подлость? Это они извратили ценности, переделали смысл отдельных слов, взяв их себе на вооружение. Мы вспомнили о чести, а чем был плох «подлый» человек? Ведь это их характеристики — подлый, подлость, подлец…