Время ангелов - [27]
— Вот сестра Берта. Ты поднимешься с ней, Валери? Я всегда говорил, наша Валери — святая, хотя в ней нет, ну совершенно нет…
— Хватит, Сиприен!
— … физической силы для такого рода деятельности.
Сестра Берта поднимала больную, переворачивала на живот, мыла, пудрила. Валери стояла у подножья кровати, скрестив руки на тощей груди.
— Оох-ах, оох-ах, что вы говорите, Сильвия? чтобы я ушла? Нет, нет! находиться здесь, рядом с вами, — мой долг.
Валери, глубокие морщины, волосы как металлическая губка, старея, чернела, потому что жизнь у нее была трудная: для умерщвления плоти, из экономии и чтобы лишний раз не видеть этой назойливой кастелянши, она сама ходила за дровами в сарай и каждый раз, открыв дверь, получала в награду ароматы леса и мхов, исходящие от деревьев даже после их смерти; однажды тихим, теплым вечером ни с того, ни с сего, как бывает с мечтами, рухнул каштан, его крона целиком заполнила двор, и несколько часов все чувствовали незнакомый доселе запах древесной сердцевины. Пока эта Сильвия, эта канатоходка, жила припеваючи, Валери расставляла ширмы у камина, чтобы не околеть от холода. У вас нет центрального отопления? Какой ужас?! А где установить батареи?! С панелями Людовика XVI? даже не думайте! Нет, я жду потолочного отопления, Барбара его установит, когда выйдет замуж за богатого.
— До свидания, Сильвия. Нет, не благодарите меня. Оох-ах, оох-ах, это чешский или какой?
Вернись, Оноре, мой мальчик. Разве я ругала тебя, когда ты опаздывал? вот уже два года я жду тебя, думаешь, это страшнее, чем ждать лишние два часа, когда ты приплывешь на своем корабле? Те часы казались годами. Вернись, Оноре, сынок, ты мне писал, что твоя красная джонка прокладывает путь среди водяных лилий. О! пусть она никогда не узнает историю о том, как китайцы в желтых платьях увидели сквозь иллюминатор голову Белого, набитую дикой мятой и белым молотым перцем!
Твоя темная прядь, твоя улыбка… ты всегда возвращался, Оноре, твой корабль вдруг появлялся на огромном синем полотне, города, дома, соседний берег, лицемеры, ничтожества, тряпки, пусть все они сгинут, пусть весь мир рассыплется в прах, только бы из этого мертвого мира выплыл твой белый корабль с черной полосой по борту.
Вернись, Оноре. В тот раз, когда ты чуть не утонул… разве я хоть слово сказала? Ничего. Я трясущимися руками приготовила тебе горячую, почти кипяток, ванну. Брюки твои, все в песке и мокрые насквозь, пришлось выбросить. Вернись. Если кости твои раздроблены, я сумею собрать их вместе.
— О! Вот и наша Валери спускается. Святая Валери!
— Вы отдаете себе отчет? Чтобы объявить пропавшего без вести умершим, потребуется десять лет, десять лет нужно этим крючкотворам, чтобы понять, что кто-то действительно сдох. А если он стал королем у каннибалов? Вы помните королевство, которое он придумал лет в семь-восемь? И назвал его Каджака, а себя — освободителем и стражем Симбы. Уф! И нам всем, всей семье, пришлось подписаться на его газету. Двадцать сантимов в неделю. Целых двадцать сантимов.
Вернись, Оноре.
Напрасно она старалась поднять маленькие крепкие руки, словно специально созданные для того, чтобы ловить трапецию, брошенную акробатом, пока клоун стоит на картонном борту бутафорского корабля под запутавшимися снастями и кричит: «Парус! Парус!»
— Если аборигены сделали его королем, он, может, и тридцать, и сорок лет здесь не показываться.
— О! Сиприен, ты…
Валери ушла, назойливая муха, жужжащая о прошедших веснах, о всеми забытом возлюбленном, Сильвия готовилась покинуть наполовину парализованное тело и, взяв сына за руку, отправиться в путь к белой соляной земле под янтарным куполом, населенной отвратительными черно-белыми полосатыми существами с плавниками на морде и глазами на спине, но ничего, она защитит своего мальчика, чудовища обратятся в бегство, и новый мир встанет навстречу ей с Оноре. А Будивилли выползли из дома как жабы в апреле, каменные маски смотрели им вслед, маленькая девочка без руки закатывалась от смеха в толпе покалеченных детей.
— Если Оноре умрет, роду Будивиллей конец. Это тоже надо иметь в виду.
— О! Думаешь, во всей Европе больше нет Будивиллей? Хоть один-то наверняка сыщется?
— Ну! ты, Сиприен! Вечный пессимист, «знаток». Пятая колонна.
О, эти широко посаженные голубые глаза, этот выпуклый лоб, это бесстрастное лицо человека будущего!
— Когда знаешь, что Европа уменьшается, сжимается как шагреневая кожа… но ты, похоже, в упор не видишь все эти толпы? Эти несметные полчища изгнанников, покинувших бескрайние равнины, и сколько бы они не повторяли на своих сорока девяти языках: «Мы не ступим ни на ваши поля, ни на ваши виноградники, мы не оскверним воду в ваших колодцах»…
— О, они неопасны, они поют и, по-моему, всегда одну и ту же песню:
— Идиот! Подожди, они еще нас депортируют, набьют вагоны битком, будем стоять, живые вместе с мертвыми. На вокзалах и станциях метро они захоронят свои мумии. А что ты скажешь о Луи, которого убили в собственном погребе, когда он открыл настежь ворота, чтобы дать вину подышать и осветлиться? Раньше, раньше путь через наш город, да и то высоко в небе, лежал только у перелетных птиц, цапель, грачей, скворцов…
Мир романа «Духи земли» не выдуман, Катрин Колом описывала то, что видела. Вероятно, она обладала особым зрением, фасеточными глазами с десятками тысяч линз, улавливающими то, что недоступно обычному человеческому глазу: тайное, потустороннее. Колом буднично рассказывает о мертвеце, летающем вдоль коридоров по своим прозрачным делам, о юных покойницах, спускающихся по лестнице за последним стаканом воды, о тринадцатилетнем мальчике с проломленной грудью, сопровождающем гробы на погост. Неуклюжие девственницы спотыкаются на садовых тропинках о единорогов, которых невозможно не заметить.
«Замки детства» — роман о гибели старой европейской культуры, показанной на примере одного швейцарского городка. К. Колом до подробнейших деталей воссоздает мир швейцарской провинции накануне мировых катастроф. Мир жестокий и бесконечно прекрасный. Мир, играющий самыми яркими красками под лучами заходящего солнца. Мир, в котором безраздельно царит смерть.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
Опубликованная в 1909 году и впервые выходящая в русском переводе знаменитая книга Гертруды Стайн ознаменовала начало эпохи смелых экспериментов с литературной формой и языком. Истории трех женщин из Бриджпойнта вдохновлены идеями художников-модернистов. В нелинейном повествовании о Доброй Анне читатель заметит влияние Сезанна, дружба Стайн с Пикассо вдохновила свободный синтаксис и открытую сексуальность повести о Меланкте, влияние Матисса ощутимо в «Тихой Лене».Книги Гертруды Стайн — это произведения не только литературы, но и живописи, слова, точно краски, ложатся на холст, все элементы которого равноправны.
Лаура (Колетт Пеньо, 1903-1938) - одна из самых ярких нонконформисток французской литературы XX столетия. Она была сексуальной рабыней берлинского садиста, любовницей лидера французских коммунистов Бориса Суварина и писателя Бориса Пильняка, с которым познакомилась, отправившись изучать коммунизм в СССР. Сблизившись с философом Жоржем Батаем, Лаура стала соучастницей необыкновенной религиозно-чувственной мистерии, сравнимой с той "божественной комедией", что разыгрывалась между Терезой Авильской и Иоанном Креста, но отличной от нее тем, что святость достигалась не умерщвлением плоти, а отчаянным низвержением в бездны сладострастия.
«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.