Время ангелов - [24]

— Встретить Жозефа, он не решается войти.

До чего же наша Барбара любит popolo[33]! это не моя наследственность, мой отец, Gutsbesitzer… Жозеф с большой цветастой сумкой шел по улице, в траве валялся гранитный чан, печь в прачечной разрушалась, зачем теперь, когда есть стиральные машинки, затевать там ремонт? фонтан, из которого не до конца слили воду, при наступлении холодов взорвался, но, несмотря на суровую зиму и на обмороженную кожу Барбары, лето выдалось дождливым, год плохим, еле покрыли расходы. Становилось свежо, как объяснить черному соломенному пугалу, что лучше вернуться в дом? Невозможно! Как говорится, если мы — королева, мы везде чувствуем себя как дома. Что на нее вдруг нашло, зачем она приглашает эту дылду Гермину? и всех этих Малоухих, толпящихся у забора? и этого мальчика, идущего по газону с нелепой цветастой сумкой? Мадам Будивилль схватила его за тощую руку и развернула к себе: что вам надо, черт возьми? Что? вы принесли мне липу? да тут на целый полк. Ваше Высочество, извините за глупый инцидент, это сын одной нашей крестьянки. Сейчас, сейчас принц точно вытащит часы, поднимет брови, а мы ведь уже почти догнали Блервиллей, у которых он оставался час сорок пять минут.

— Липу! вы меня усыпить решили?

Она запрокинула голову, открыла рот: ха! ха! ха! — а глаза круглые, грустные, прекратит она когда-нибудь смеяться? Липа — большой светлый собор, Жозеф, не упади, малыш, два бледных листика, ни у одного дерева нет таких, два бутона, один распустившийся цветок, его надо сорвать, пока тычинки не порыжели, иногда думаешь, что рвешь цветок, а это зеленая пчела, листья липнут к пальцам, я так люблю липовый чай, и представляете, мальчик…

Жозеф бросился бежать. На крыше Поссесьон Фрида высунула голову в слуховое окно, дом в тридцать комнат — огромное каменное платье под рыжей гривой. Солнце осветило одну сторону пирамиды из траурных вуалей: наверное, уже половина шестого. Мадам Будивилль продолжала смеяться, может быть, мой громкий смех помешает ему вытащить часы, мы догоним Блервиллей, извините за инцидент, Ваше Величество, ох уж эти крестьяне, вообразили, что им все позволено, это сын одного из наших садовников. Липы принес!

— Такой трогательный в своем костюмчике не по росту. Я бы с удовольствием посмотрела поближе на этого маленького рыбачка.

— О! Ваше величество слишком добры.

— Нет, действительно, почему бы ему не остаться, такой очаровашка, носик вздернутый, веснушки, большой рот.

— О! Не желает ли Ваше Величество, чтобы его догнали?

Его?! когда у нас тут и Большеухие есть, например, Блервилли, красавчики, правда, немного расплывшиеся, хотя каждое утро ездят верхом.

— Очаровательный мальчик! Он живет в замке?

Принц вздохнул, вытащил часы, поднял брови и удалился. Пугало в черных вуалях, шутиха, майское дерево последовало за ним, бросив гостей, по пути к пристани ее всю обсыпало листвой, а ветка пурпурного бука вместо шляпы накрыла соломенную башку. Мать ждала на углу дома: наверняка, Жозеф вернется довольный. Но он издалека махал рукой: нет, нет.

— Не получилось, мама, не спрашивай ничего.

Жозеф закрылся в комнате, и только, когда озеро стало золотым, спустился, наконец, сел рядом с матерью на зеленую скамейку под синим виноградом. Он их всех по шею зароет в парках и отдаст на съедение тысячам пчел.

— Там была королева, знаешь.

Вот бы сказать ему: Посмотри, Жозеф, посмотри, кто к нам идет, Королева Ночи, — но она не решалась.

— Это же донжон, кузен Гонтран, — с умным видом говорили кузены из Германии. — У вас же тоже в былые времена практиковался Galgengericht?

— Казнь через повешение? Конечно!

— Вы должны поставить памятник, чтобы… не все семьи имеют право распоряжаться жизнью и смертью слуг.

Роза собирала бумажные формочки, валявшиеся на газоне.

— Наш сосед в Германии заказал мраморную плиту с надписью: «Здесь графы фон Фейхтреслебен — он сам граф — проводили Galgengericht» и принес эту плиту в дар деревне. И был большой праздник, все картофельные поля в серпантине. Нет, Вильгельмина, по правде говоря, не думаю, что здесь это хорошо воспримут. Попытайтесь все-таки… а этот граф, кстати, женился на прыщавой Урсуле, которая при взгляде на свои крупные красные руки, лежавшие на скатерти, заливалась слезами? Слепая! Она еще пожалеет о левой руке, оторванной американской бомбой.

Теперь на улицах, кроме детей без рук, без ног, появились колонны тачек, в которых везли младенцев с лицами, похожими на гипсовые маски, Мертвое море, где плавает изумрудное кольцо, соскользнувшее с пасторского пальца, от нас далеко, виноделием у нас заниматься все дороже, град и милдью уничтожили виноградники, кучера и экономок пришлось выбросить за порог в дорожную пыль: ограничимся кастеляншей, рекомендованной тетей Урсулой-Поль, вот увидите, работает как лошадь и честная, яблочка не возьмет. Немецкие кузены отправились домой, раньше они приезжали на рысачках и пока гостили в Поссесьон, мадам Будивилль, красная от гордости, сопровождала их верхом, теперь конюшню переделали в гараж, над воротами каменное лицо без щеки, отвалившейся из-за жары и запаха кучерского пота.