Время Анаис - [5]

Помещение, в котором оказался Бош, напоминало контору не слишком процветающей фирмы. В углу пишущая машинка, тусклая лампочка в клубах табачного дыма. Женщина, вероятно, не удивилась при виде наручников. С легкой усмешкой смерив арестованного взглядом с ног до головы, выдохнула в его сторону струйку дыма.

Неужели и инспектор поглядел на него с таким же выражением? Да нет же. Просто изображает из себя человека, которому все это не в диковинку.

Попав с холода в натопленное помещение, арестованный почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Ему вдруг показалось, что от него разит перегаром, а глаза блестят, как у пьяницы.

— Подойдите сюда.

Обращение было адресовано бригадиру. Инспектор увел жандарма в соседнюю комнату. Света там не было. Помедлив, следом ушел и второй жандарм. Поначалу дверь была приоткрыта, разговаривали вполголоса. Кто-то, видно, держался за ручку, дверь покачивалась из стороны в сторону, потом закрылась.

Положив ногу на ногу, женщина с веселым любопытством разглядывала арестанта, пуская при этом кольца дыма.

— Курить хочешь?

Этот знак внимания до такой степени поразил и растрогал Боша, что он не посмел ответить. На женщине было манто с меховым воротником. Тугие соски, казалось, вот — вот пронзят шелк корсета. Он ощущал запах рисовой пудры, очень крепких духов и тела, созданного для наслаждения. Перед ним была вульгарная, сильная самка.

— Что ж я, не понимаю? В такие минуты всегда курить охота, — произнесла она хриплым голосом. — Почему это они не предложили тебе сигарету? Ведь положено. Хотя, что с жандармов спросишь!

Достав из сумочки сигарету, женщина прикурила ее от своей со вздохом, словно это стоило ей немалых усилий, вложила ему в рот.

— Что ты там натворил? Держу пари, в сейфе своего банка пошарил.

Альберу было неприятно, что его принимают за клерка, но, опасаясь, что женщина изменит свое отношение к нему, он не ответил.

— Может, машину угнал?

Опершись полными бедрами о край стола, женщина снисходительно-приветливо изучала Боша. Проследив за ее взглядом, тот посмотрел на свои грязные брюки и перепачканные в глине туфли.

— Это я в лесу, — произнес он, словно оправдываясь.

— Удрать пытался?

— Да нет.

Не в силах оторвать взгляда от груди этой женщины, он покраснел. Грудь у нее такая же тяжелая, как у Анаис, пожалуй, и такая же тугая, и ноги такие же полные, и, верно, такие же непристойные телодвижения.

Чтобы прекратить эту пытку, Бош ответил:

— Я совершил убийство.

Ошеломленная на какое-то время, она наконец выдавила:

— Ах, вот оно что!

Больше женщина на него не смотрела. Погасила сигарету о край пепельницы и, стуча высокими каблуками, принялась ходить взад-вперед по комнате, лишь бы не глядеть в его сторону. Дойдя до дверей, она останавливалась, готовая позвать жандармов. Но вскоре дверь приоткрылась, послышались удаляющиеся голоса и шаги жандармов, спускавшихся по лестнице.

— Ты еще здесь? — войдя, спросил инспектор, с виду чем-то озабоченный. — Документ твой возвращаю. Но запомни, что я тебе сказал.

— Запомню, не беспокойся.

Сев на стул, инспектор что-то написал на форменном бланке. Порывшись в столе, рядом со своей подписью поставил печать. Похоже, между ними что-то было. Инспектору, видно, хотелось увести женщину в соседнюю комнату. Судя по улыбке, с какой женщина наблюдала за движениями полицейского чиновника, она этого ждала.

Взяв со стола документ и листок, инспектор протянул их женщине.

— А теперь что?

— Теперь можешь идти.

— И больше ничего?

— Больше ничего.

Но слова эти имели какой-то особый смысл, понятный лишь им двоим.

После того как дверь закрылась, инспектор взял карандаш, заточил. Повернувшись наконец к задержанному, некоторое время разглядывал его. В глубине зрачков вспыхивали огоньки холодного гнева.

Полицейскому было не больше пятидесяти, но нездоровое лицо его было помято, и оттого он выглядел старше своих лет.

— Выходит, ты все-таки решил сдаться?

— А я и не думал бежать.

— Не думал бежать, а оказался в Орлеанском лесу!

Все должно было произойти иначе. Точь-в-точь как актер, которому навязали чужую роль, Бош чувствовал себя сбитым с толку. Лоб горел, уши пылали. Он попробовал объяснить, что хотел сказать.

— Садись. Ты что, пьян?

Несомненно, инспектор заметил, что Бош покачивается, словно только что вышел из энгранского трактира.

— Нет.

— Ты понимаешь, о чем я тебя спрашиваю?

— Да. Пожалуй.

— Не станешь завтра утверждать, что признания у тебя вырваны под пыткой?

— Нет. Обещаю.

Инспектор тоже чувствовал себя не в своей тарелке: что-то тут было не так.

— Сколько ты ему нанес ударов?

— Не знаю. Не считал. Я видел, что он все еще шевелится.

— Значит, признаешь, что, когда ты его ударил кочергой, глаза у него еще ворочались?

— Да. Он на меня смотрел.

— Говорил что-нибудь?

— Не мог он говорить.

— Почему?

— Пулей ему часть челюсти оторвало. Именно по этой причине…

— Именно по этой причине ты нанес ему двадцать два удара кочергой?

— Зрелище было жуткое. Я хотел избавить его от страданий.

— И чтобы избавить его от страданий, набросился на него как бешеный.

— После первого выстрела револьвер заело. Мне так показалось. А может, там всего один патрон был. Револьвер не мой. Он лежал на ночном столике, когда я вошел.