Время Анаис - [7]

Возникла пауза. Инспектор поднялся, чтобы взять с письменного стола сигареты, сам закурил, но не предложил задержанному. Возле пачки лежала надкушенная плитка шоколада. Альбер вспомнил, что голоден. Открыть бы окно да немного проветрить кабинет, но в его положении подобной услуги вряд ли можно ожидать.

С несчастным видом Бош уставился в пол. Инспектор продолжал печатать. Каков будет следующий вопрос, задержанный узнает после перевода каретки.

— Почему ты его убил?

Бош беспомощно поднял глаза.

— Отказываешься отвечать?

— Я не отказываюсь.

— У тебя были причины убить его?

— Конечно, были.

— Какие именно?

Еще недавно он смог бы их назвать. Ответил бы, не задумываясь, и ответ был бы убедительным и однозначным. Не раз он размышлял о том, что скажет «потом». Нередко то в конторе, то на улице, то в постели он цедил сквозь зубы: «Я его убью». Он успел заготовить целую речь, которую развивал и не без удовольствия дополнял, отделывая каждую деталь.

— Я его убил, потому что…

Нет! Все произошло совсем по-иному. Разве мог он представить себе трактир в Энгране, этих людей, от которых он ничем не отличался; жандармов, которые везли его сюда с такими лицами, словно везут животное на бойню; этого болезненного полицейского чиновника, который, несмотря на возраст, дослужился лишь до чина рядового инспектора и вздумал заняться в соседнем кабинете любовью с гулящей женщиной.

Не мог вообразить себе эту пишущую машинку, эти вопросы, которые, переплетаясь, приобретали зловещий смысл. Так небрежными жестами передвигает на доске фигуры шахматист, расставляя сопернику ловушку.

Еще когда он ехал в своей машине куда глаза глядят, все было удивительно ясно, и если бы его тогда спросили…

Но нет! Тогда никто не смог бы его понять. Даже ему самому недавнее прошлое представлялось чем-то несвязным, эфемерным, подобно снопам света, возникавшим во мраке и рассыпавшимся под струями дождя.

— Поставлю вопрос иначе. По какой причине в течение нескольких месяцев ты думал о том, чтобы убить Сержа Николя?

Открыв было рот, Бош тотчас закрыл его. Он бы не смог объяснить.

— Не можешь ответить?

— Нет.

— Тогда растолкуй, как получилось, что совсем недавно, вернее, вчера, поскольку уже за полночь, ты вдруг решил его убить? Насколько я понимаю, прежде ты не знал, когда это произойдет, хотя и был уверен, что это рано или поздно случится. Ведь когда ты поехал на улицу Дарю вчера вечером, ты не был еще готов к убийству. Оружия у тебя не было, о том, что на ночном столике у Сержа Николя лежит револьвер, ты не знал. Так ведь?

— Так.

— Однако, увидев револьвер, ты решил действовать не откладывая?

— Нет.

— А что произошло?

— Не знаю.

— Погоди-ка, погоди. Кажется, я догадываюсь, в чем дело. Уж не собираешься ли ты прикинуться сумасшедшим?

— Я не сумасшедший.

— А ты был в своем уме, когда стрелял?

— Да.

— Ты отдавал себе отчет в том, что, намереваясь убить человека, совершаешь преступление?

— Да.

— Тогда я ничего не понимаю. Это все, что ты можешь сказать?

— Я стараюсь как можно точнее ответить на ваши вопросы. Готов продолжать.

— Но ты не отвечаешь на главный вопрос.

Как и прежде, с видом воспитанного мальчика Бош произнес:

— Прошу прощения. — Потом, отвернувшись, негромко прибавил: — Я голоден.

В том, какую реакцию вызовут его слова, Бош не ошибся. Удивленный, чуть ли не возмущенный столь естественной потребностью, полицейский нахмурился.

— Ах, вот как, ты голоден!

С раздраженным видом инспектор поднялся и, увидев шоколад в надорванной обертке, швырнул его на колени арестованному. Минут десять перечитывал за столом отпечатанные на машинке листки, отмечая некоторые фразы карандашом и сравнивая напечатанное с записями, сделанными, видно, во время телефонных разговоров с Парижем.

— Нельзя ли немного воды? — спросил Бош, когда инспектор закончил чтение.

Полицейский сходил за водой в коридор. Еще не привыкший к наручникам, половину стакана Бош пролил на брюки.

— Спасибо. Простите, что причинил вам столько беспокойства.

Пожав плечами, инспектор отвернулся, затем вновь уселся за машинку. Похоже, его отношение к задержанному как-то изменилось. Теперь он вел допрос ровным, спокойным голосом.

— Тебя зовут Альбер Бош и, судя по моим записям, тебе двадцать семь лет.

— Да, мсье.

В Париже уже провели дознание, понял Бош, и Фернанду, должно быть, также допросили.

— Место рождения?

— Монпелье.

— Чем занимался отец?

— Был старшим кладовщиком в торговой фирме по оптовой продаже москательных товаров. Потом воевал, вернулся без руки…

Инспектору это было неинтересно.

— Он еще жив?

— Умер семь лет назад.

— А мать?

— Жива.

— Проживает в Париже?

— Нет, в Гро-дю-Руа, департамент Гар. Мы там почти все время жили.

— Братья, сестры есть?

— Есть сестра. Замужем, проживает в Марселе.

— Женат?

— Четыре года женат.

— В Париже женился?

— Да. Я переехал туда почти сразу после смерти отца.

— Чем занимался, прежде чем начать работать у Сержа Николя?

— Был журналистом. Дела шли неплохо.

Допрос был прерван телефонным звонком. Инспектор перестал печатать на машинке и подошел к письменному столу.

— Алло! Да. Я у аппарата. Да, он здесь. Нет, не знаю. То, что вы мне велели, я сделал. Нет. Практически закончил. Задавал вопросы по установлению личности. Если у вас есть время, лучше зачитаю протокол допроса… — Инспектор пододвинул листок к себе. — Слушаете? Сейчас прочту. Печатал начерно, потом приведу в порядок. Итак: