Время Алексея Рыкова - [98]

Он не мог знать, что всего лишь через несколько лет контуры, по его определению, «возмутительной теории» отчетливо проступят в сталинских мероприятиях ломки советской деревни, навязанной ей «коренной реконструкции». Придет день, и после одного из многочисленных тогда заседаний, принимавших директивы по коллективизации, Рыков с ещё большим возмущением глянет в рябоватое лицо Кобы и с не свойственной ему резкостью скажет:

— Ваша политика экономикой и не пахнет!

Но это — через три-четыре года. Пока же они с Кобой, Бухариным, Томским, другими членами Политбюро и большинством ЦК — в одной упряжке, которую тянут, не прекращая изнуряющую, требующую немалых сил и нервов борьбу с оппозицией. Именно необходимость постоянного отвлечения на споры и борьбу с политиканствующими и чуждыми повседневной будничной работе людьми сыграла свою роль в том, что Рыков не сумел воспринять реальные стороны критики оппозиции. В то же время её апелляция к находящейся за пределами ВКП (б) аудитории, не исключая мелкобуржуазные слои, усиление фракционности, грозившей появлением «параллельной партии», нелегальные методы действия сломили веру Рыкова в возможность достижения единства, сказались на присущей ему выдержке и ожесточили.

Внешне это наиболее наглядно проявилось в его речи на XV съезде ВКП (б). Он вышел на трибуну после того, как её покинул Каменев — единственный лидер оппозиции, которому позволили выступить на съезде. Его речь постоянно прерывали грубые выкрики, шиканье и шум зала. Появление Рыкова сразу после Каменева было, конечно, не случайно, и стенограмма зафиксировала умышленно эффективную контрастность этого момента: «Рудзутак (председательствующий). Слово имеет т. Рыков. (Бурные продолжительные аплодисменты. Крики «Ура» Делегаты стоя приветствуют т. Рыкова.)» На контрасте было построено и начало речи:

— Товарищ Каменев окончил свою речь тем, что он не отделяет себя от тех оппозиционеров, которые сидят теперь в тюрьме. Я должен начать свою речь с того, что я не отделяю себя от тех революционеров, которые некоторых сторонников оппозиции за их антипартийные и антисоветские действия посадили в тюрьму. (Бурные продолжительные аплодисменты. Крики «Ура». Делегаты стоя приветствуют т. Рыкова.)

Нужно ли комментировать эти цитаты из стенограммы съезда? На протяжении не более трех минут делегаты дважды повторили «бурные продолжительные…», прокричали «Ура!» и, не успев усесться, вновь встали. В первом случае их порыв объясним — они восторженно приветствовали одного из самых популярных лидеров, своего «красного премьер-министра». А во втором? Новый взрыв энтузиазма делегатов съезда (лучших и наиболее активных партийцев) вызвало заявление этого лидера, что он принадлежит к тем, кто не боится сажать в тюрьмы своих бывших товарищей по партии за их антипартийную деятельность.

Мог ли предположить Рыков, что через десять лет его арестуют по решению пленума ЦК, который перед этим деловито обсудит, не стоит ли его приговорить к расстрелу. А с требованиями расправы с ним выступят уже не несколько сотен собравшихся в Андреевском зале Кремля людей, а десятки и сотни тысяч участников собраний и митингов.

Где и когда стал пробиваться тот политический ручеек, который позже был искусственно (и искусно) превращен в огромный поток, вместивший сотни и сотни тысяч негодующих на собраниях и митингах? Не будем обращаться к эпохе гражданских войн с её кровавой жестокостью обеих боровшихся сторон. Рассмотрим, без жажды сенсаций, сознавая величие и неимоверные тяготы тех лет, начальные мирные годы.

Там — немало событий и фактов, в которых историки ещё глубоко не разобрались или же делают вид, что не знают их. Между тем они не упрятаны в тайники архивных хранилищ. Достаточно взять в руки некоторые тома Собрания сочинений Ленина, чтобы увидеть, что ещё в начале 20-х годов Политбюро (как общеизвестно, не государственный и тем более не правоохранительный орган) принимало решения об арестах. Это было при Ленине и иногда с его активным участием. К примеру, в одной из записок в Политбюро (кстати, непосредственно адресованной Сталину) Владимир Ильич даёт указание: такого-то «сегодня же арестовать по обвинению в противоправительственной речи» и «продержать месяца три». Из текста записки следует, что она появилась после разговора Ленина с Рыковым, рассказавшего (со слов другого человека) об одном из собраний, на котором подлежащий аресту держал речь. Отсюда и распоряжение «продержать месяца три, пока обследуем это собрание тщательно».

Повторим ещё раз: анализ таких документов должен быть проведен без какого-либо налёта сенсационности и предвзятости, на строго научной основе. Он необходим не только для понимания экстремальной обстановки тех лет, но и для выявления последствий, близких и отдалённых, подобной практики. Что касается ближайших из них, то нетрудно предположить, что такие действия способствовали появлению представлений, подменявших диктатуру пролетариата диктатурой партии, от которой рукой подать до диктатуры её вождей, а потом и вождя.

Но последнее — это уже отдалённые последствия, опосредованные целой цепью развертывавшихся позже событий, среди которых свое место занимает и XV партсъезд. Возвращаясь в его зал, где звучала рыковская речь, приходится с сожалением констатировать, что процитированный «запев» речи Рыкова на этом съезде не остался без продолжения. Высказав замечания в адрес оппозиции и подчеркнув, что её лидеры не понимают «той пропасти, которая лежит между спорами в Политбюро и в ЦК и спорами на улицах и открытых собраниях», Рыков потребовал «признать, что по «обстановке», которую оппозиция пыталась создать, сидят [в тюрьмах. —