Время Алексея Рыкова - [96]
Недооценка в исторической литературе действительного значения Рыкова в высшем руководстве страны в немалой степени связана с господствующим десятилетиями в нашем сознании стереотипом, который едва ли не непременно связывает его фамилию с Бухариным, при этом почти обязательно ставит её второй после бухаринской, вольно или невольно представляя главу Советского правительства если и не эпигоном последнего, то, во всяком случае, как личность, не вполне политически самостоятельную.
Такой стереотип возник и был навязан в конце 20-х годов, а бесспорным автором его является Сталин. Развертывая борьбу против «правых», он сразу нанёс основной удар по их наиболее уязвимой фигуре — Бухарину, выступившему с теоретическим обоснованием расхождений со сталинской линией конца 20-х годов и только в этом смысле ставшему лидером «правых». Их действительное ядро было тем-то и опасно для Сталина, что оно держало реальные рычаги власти (Рыков — правительство, Томский — профсоюзы, Угланов — московская партийная организация). Он не мог не сознавать, что фактическим лидером этого ядра является Рыков (может, и невольно для себя, учитывая черты его характера). Нанося основной удар по Бухарину, Сталин в действительности стремился сокрушить авторитет главы правительства, парализовать его воздействие на ход событий.
О драматических обстоятельствах этой борьбы ещё придется говорить, сейчас же они затронуты лишь из-за необходимости наконец-то порушить отмеченный сталинский стереотип, тем более что в наши дни он получил нечто вроде «второго дыхания». 1988 год принес полную государственную и партийную реабилитацию «правым», что по времени совпало со 100-летием со дня рождения Бухарина. Накопленный нами опыт юбилеев был применен и в данном случае, что обернулось возникновением прямо-таки «бухаринского уклона» в литературе. Разумеется, в массе хлынувших работ немало по-настоящему серьезных, делающих важные начальные шаги в изучении деятельности этого выдающегося большевика, его действительно незаурядной личности, кстати резко контрастирующей (не в этом ли одна из причин повышенного интереса к нему?) с уровнем руководителей, занявших высшие партийные и государственные посты в последующие десятилетия. Но как бы то ни было, вновь наметившаяся, но уже на другой лад, нежели в конце 20-х годов, абсолютизация фигуры Бухарина ни к чему, кроме очередного искажения нашей истории, не приведет. В полном объёме это относится и к эпохе середины 20-х годов, «выпячиванию» в ней Бухарина в ущерб анализу реальной ситуации в политическом руководстве, где, на наш взгляд, основное лидирующее положение принадлежало двум, как уже говорилось, совершенно разным людям — Сталину и Рыкову.
Подчеркивая коренное различие их партийных и личных качеств, что в конечном счете обнаружило антагонизм между ними в политике, не стоит, как нам кажется, вместе с тем упускать из виду то важное обстоятельство, что оба они действовали в единственно приемлемой им общественной системе, которая открыто и широко была провозглашена как диктатура пролетариата. Это понятие после XX съезда КПСС ушло из жизни страны. Постепенно оно если и не исчезло совсем, то явно отступило на задний план и при изучении первых советских десятилетий. Между тем такое изучение никогда не будет полным без анализа практики, обозначаемой этим понятием системы, раскрытия её действительных форм и методов, а также содержания во всей его неизбежной диалектической противоречивости.
Последняя помогает уяснить и диалектику ситуации в политическом руководстве страны середины 20-х годов, взаимоотношений его основных лидеров, прежде всего Сталина и Рыкова, выявить в общеполитическом аспекте то, что разводило их в разные стороны и одновременно в чем-то объективно сближало. Чтобы пояснить это конкретнее, воспользуемся одним из известных определений диктатуры пролетариата, данных Лениным. Согласно ему, диктатура пролетариата есть упорная борьба против сил и традиций старого общества, «борьба кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и администраторская». Четко очерченные здесь две стороны диктатуры пролетариата обозначают и водораздел в общественно-политической практике Сталина и Рыкова. По всему тому, что известно о последнем, не будет натяжкой утверждение, что он в отличие от Сталина являлся одним из наиболее значительных выразителей той тенденции в партийно-государственном руководстве, которая воспринимала после победного окончания борьбы на фронтах бескровную, мирную, хозяйственную, педагогическую и администраторскую функции диктатуры пролетариата как главные.
Но могли ли они быть при этом и исключительными? Само по себе осуществление диктатуры, в том числе и пролетариата, невозможно вне единства двух названных выше сторон. Собственно, это и показано в приведенном определении. Руководя правительством диктатуры пролетариата, что Рыков не раз искренне и убежденно подчеркивал, он должен был, при всех своих устремлениях к демократизации общественной жизни, высоких личных качествах, обеспечивать осуществление такой диктатуры в полном её объёме. Конечно, можно сослаться на то, что так диктовали условия времени, Но в данном случае важно другое — признание противоречивости ряда черт политической биографии Рыкова. Кстати, начало заката её в этом смысле символично. Будучи лидером, действительно олицетворявшим «политическую и экономическую философию нэпа и смычки», что, в сущности, выражало отмеченные выше гуманные функции диктатуры пролетариата, глава правительства тем не менее поддержал одну из самых жёстких её сторон и дал в январе 1928 года согласие (вместе с другими членами Политбюро) на требуемые Сталиным чрезвычайные меры при проведении хлебозаготовок. Это в конце концов обернулось «изживанием» нэпа, извращением «смычки», многими другими тягчайшими социальными, экономическими и политическими последствиями, фактически превратившими в фикцию гуманные функции диктатуры пролетариата.
