Время Алексея Рыкова - [73]

Их три, и все они связаны с конфликтом, возникшим в 1922 году между Заккрайкомом РКП (б), руководимым Г.К. Орджоникидзе, и ЦК Компартии Грузии (П.Г. Мдивани и др.). Конфликт принял очень острый характер, при этом Орджоникидзе проявил политическую нетерпимость и недопустимую грубость по отношению к товарищам по партии. Выезжавшая в Тифлис (Тбилиси) Комиссия ЦК партии во главе с Дзержинским не только не дала правильной оценки действиям Орджоникидзе, но и фактически оправдала их. В последние два дня 1922 года Ленин продиктовал письмо, в котором рассмотрел вопрос об образовании СССР и изложил свою принципиальную позицию в отношении конфликта, возникшего в Тифлисе. Отметив, что «Орджоникидзе был властью по отношению ко всем остальным гражданам на Кавказе» и «не имел права на ту раздражаемость», которую проявил, Ленин счел нужным поставить вопрос о том, чтобы «примерно наказать тов. Орджоникидзе». Вместе с тем Владимир Ильич указал, что политически ответственными «за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского».

Хотя были названы две фамилии и Ленин в соответствующем месте письма резко осудил позицию Дзержинского при разборе «грузинского конфликта», он достаточно ясно дал понять, что основная роль во всей этой истории принадлежит «сделавшемуся генсеком» Сталину. В письме были отмечены такие его качества, как торопливость и администраторское увлечение, а также способность к озлоблению, которое, как подчеркнул Ленин, «вообще играет в политике обычно самую худую роль». Это существенно расширяло ту сжатую характеристику, которую Владимир Ильич дал генсеку в диктовке 24 декабря. Вместе с тем это — одно из свидетельств того, что он продолжал размышления о положении в руководстве, и особенно о Сталине, которые привели его к выводу, по каким-то причинам не сделанному в первых диктовках, хотя, если вдуматься, в зародыше содержавшемуся и в них.

4 января Ленин, уже задумавший статью «О кооперации», счел необходимым отвлечься от работы над ней и незамедлительно сделать добавление к письму, которое он продиктовал десять дней назад. «Сталин слишком груб», — записала Фотиева его первые слова. Этот недостаток нетерпим в должности генсека, поэтому Ленин предложил переместить Сталина с занимаемого им поста и назначить на его место человека более терпимого, более лояльного, более вежливого и более внимательного к товарищам. «Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью, — продиктовал Ленин в заключение. — Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше [то есть 24 декабря. — Д-Ш.] о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение».

Этим добавлением была завершена та часть «Письма к съезду», в которой изложен «ряд соображений чисто личного свойства» относительно некоторых высших руководителей. Больше к этой части письма Ленин не возвращался, хотя проблема «личного, случайного элемента» в принятии решений продолжала его волновать и в последующие недели, а вопрос о перемещении Сталина с поста генсека не был оставлен вплоть до начала марта, когда у Ленина во время конфликта со Сталиным произошел новый, и ещё более тяжелый, приступ болезни. Конфликт этот поставил отношения между ними на грань разрыва.

Короткое — всего лишь четыре фразы — добавление, продиктованное 4 января, тем не менее значительно усилило смысловое значение всего документа[23]. Характеризуя его в целом, Н.К. Крупская в уже названной статье отмечала: «Никакого недоверия к… товарищам, с которыми В.И. связывали долгие годы совместной работы, в письмах нет. Напротив, в письмах есть немало лестного по их адресу… Письма имели целью помочь остающимся товарищам направить работу по правильному руслу — поэтому наряду с достоинствами отмечались и те недостатки этих товарищей, в том числе и Троцкого, которые необходимо учесть, чтобы наилучшим образом организовать работу партийного руководящего коллектива». В принципе с такой оценкой нельзя не согласиться, особенно в той её части, которая акцентирует внимание на ленинском завете организации коллективного руководства, чем, кстати, и были, скорее всего, вызваны указания на «недостатки этих товарищей», исключавшие возможность притязания кого-либо из них на особое положение в руководстве.

И все же именно эти указания на «недостатки товарищей» привлекли тогда основное внимание каждого из них самих, да и всех, кто позже, с мая 1924 года, имел возможность ознакомиться с ленинским «Завещанием». Думается, что и современные его исследования не лишены такого подхода, что прежде всего сказывается на анализе добавления, продиктованного 4 января. В его коротких пятнадцати строчках видится только одно — негативная характеристика некоторых личных качеств Сталина.

Но возможен и несколько иной взгляд, который усиливает понимание тональности всего «Завещания». Во-первых, в добавлении названа не одна фамилия, а две, и тем самым его заключительные слова возвращают к тому, что Ленин, начиная диктовку 24 декабря, считал «основным в вопросе устойчивости» ЦК взаимоотношения Сталина и Троцкого. Эта единая линия в начальной и заключительной частях документа должна быть особо отмечена, её-то и «просмотрели» те, кто взял на себя в 1924 году право решать судьбу ленинского «Завещания». Во-вторых, следует подчеркнуть, что в добавлении вопрос о Сталине Ленин опять рассматривает только в аспекте его