Время Алексея Рыкова - [34]

Полагал ли Рыков, что свержением царизма развитие революционных событий завершилось? Отнюдь нет. «Я вынес впечатление в день приезда моего в Москву, — писал он, — что столкновение демократии (рабочих и крестьян) и правительства созревает с каждым днём».

Едва ли не прямо с Каланчевки вчерашний нарымчанин отправился в центр города, в Леонтьевский переулок (переименованный в год гибели Рыкова в улицу Станиславского). Здесь, в так называемой «Капцовке» — здании, построенном для городского начального училища купцом-меценатом Капцовым, неожиданно для себя вписавшим свою фамилию в историю революции, — расположился первый легальный Московский комитет (МК) большевиков. Заметим, что в Москве ещё в условиях революционного подполья сложился ряд партийных центров — наряду с МК действовали с 1905 года Московский окружной комитет (МОК) — его сменил в 1918 году Московский губком РКП (б) — ас 1906 года (до 1919-го) и Московское областное бюро большевиков (МОБ), руководившее партийной работой в 14 центральных губерниях (свыше трети населения страны).

В этих партийных органах Рыкову доведётся работать с целой плеядой московских большевиков — Н.С. Ангарским, А.А. Андреевым, М.К. Владимировым, М.Ф. Владимирским, М.С. Ольминским, В.Н. Подбельским, И.А.Пятницким, А.А. Сольцем, Г.А. Усиевичем, П.К. Штернбергом и другими членами МК, а также с Н.И. Бухариным, В.В. Осинским (Оболенским), В.М. Смирновым, Г.И. Ломовым (Оппоковым), В.Н. Яковлевой, являвшимися членами МОБ и составившими впоследствии так называемую группу «левых коммунистов».

Одних из них он уже знал по подполью и ссылкам, с другими (например, с Бухариным, который вернулся из эмиграции в мае) ещё предстояло познакомиться, третьих встретил впервые с приходом в «Капцовку». Большевики занимали в её здании небольшую комнату, заваленную пачками газеты «Социал-демократ»; здесь размещалась и редакция их печатного органа. Но вряд ли кто замечал тесноту. К тому же в комнате происходило непрестанное движение — люди входили и уходили, осуществляя постоянный и все расширяющийся контакт с бурлящим городом. Если к моменту начала легальной деятельности в московской городской организации было около 600 человек, то уже в апреле их насчитывалось в десять раз больше — 6 тысяч.

Рыков с ходу включился в революционный поток. Но каково должно быть его русло? Как вести его в двух вроде бы определившихся берегах — с одной стороны, Временное правительство, с другой — возглавленные эсерами и меньшевиками Советы? Уже в день появления в Москве Рыков правильно определил, что новоявленные министры, а также «все меньшевики и эсеры действуют независимо от народа и опираются в Совете на непролетарские и недемократические элементы». Однако он, как и ряд других большевиков, в том числе и московских — П.Г. Смидович, Г.И. Ломов (Оппоков), А.С. Бубнов и др., — считал, что на данном этапе необходимо прежде всего добиваться контроля Советов над Временным правительством. Такой подход был, конечно, не случаен, он отразил их непонимание в то время всей диалектики развития революционных событий 1917 года, когда Россия оказалась на развилке исторических путей и возникла объективная возможность перехода власти к Советам, перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую.

В очерках биографии Рыкова, изданных в 20-е годы, его позиция в период подготовки и проведения Октябрьской революции либо замалчивалась, либо утверждалось, что он сразу, «целиком и полностью» принял ленинскую программу революции. Теперь известно, что в действительности дело обстояло не так. Однако это совсем не значит, что господствовавшее с конца 30-х годов и до наших дней утверждение о его «выступлении в 1917 году против ленинского курса партии на социалистическую революцию» правильно. В действительности, несмотря на допущенные им в ту пору просчеты и ошибки, деятельность Рыкова была неотделима от революционной борьбы руководимой Лениным партии.

Когда наутро после возвращения из эмиграции Ленин отправился на петроградское Волково кладбище к могилам матери и младшей сестры, московские газеты уже сообщили о его речи на площади Финляндского вокзала. В «Капцовке» её комментировали по-разному. «Приезд Ленина, — отмечал Рыков, — подлил масла в огонь. Он выдвинул неожиданно для всех крайне максималистскую программу, резко отказавшись от всякой совместной работы с меньшевиками. Рабочие массы ясно поняли, что появился их пролетарский вождь».

Возможно, эти слова в какой-то мере выражают настрой, с которым Рыков отправился в Петроград как делегат московской городской партийной организации на VII (Апрельскую) Всероссийскую конференцию РСДРП (б). Во время предшествующей, VI (Пражской) конференции, состоявшейся в 1912 году, он был, как известно, загнан в пинежскую глушь, которая вскоре сменилась трехлетней нарымской глухоманью. За эти годы среди руководящих партийцев появились новые лица — памятный ещё по Нижнему Новгороду Яков Свердлов, пока незнакомые Михаил Калинин, Серго Орджоникидзе. И ещё один грузин, нет-нет да и мелькавший среди делегатов, щуплый и рыжеватый Коба, он же Сталин-Джугашвили, поначалу вроде бы державшийся Каменева…