Время Алексея Рыкова - [22]

Нет, дело не в этом, а в том, что уже первые конкретные действия начинающего революционера свидетельствовали об их осознанности и последовательности, немалой политической прозорливости. И это было, конечно, не случайно. Потом историки российского революционного движения установят, что в пору юношеского мужания Рыкова это движение уже вступило в свой третий, решающий, как покажет время, период, когда нараставшие массовые стихийные выступления рабочего класса России «встретились» с марксистской теорией; началась новая эпоха революционно-освободительной борьбы трудящихся. Фамилия Ленина ещё не прозвучала, да и о Владимире Ульянове знали пока немногие. Но сила его революционной мысли уже стала ощущаться. Она, несомненно, оказала воздействие и на юного марксиста Рыкова. Иначе не объяснить его скорый и бескомпромиссный приход в ряды тех революционеров, которые с начала XX века получили образное, но оказавшееся по самому своему существу вполне точным наименование — большевики.

Саратовские полицейские чины не разбирались во всем этом, но были полны решимости пресечь любых «злонамеренных пропагаторов». В один из весенних вечеров 1900 года, накануне выпускных гимназических экзаменов, к Рыкову нагрянула с обыском полиция. Эту свою первую встречу с полицейскими властями он выиграл: обыск окончился безуспешно, нелегальную литературу удалось в последний момент перепрятать. Но сама встреча не могла пройти бесследно. С успехом закончивший гимназию[4], Рыков получил аттестат зрелости, в котором в графе «поведение» была проставлена четверка. Она опустила незримый и тем не менее реальный шлагбаум на пути в столичные — Петербургский и Московский — университеты.

Преодолевая шлицами колёс встречное течение, пароход повез выпускника саратовской гимназии вверх по Волге. Рыков стал студентом юридического факультета Казанского университета. Но сидеть в аудиториях ему пришлось недолго, их быстро сменили иные помещения, с решетками на окнах.

Вряд ли можно сомневаться, что он приехал в Казань, чтобы учиться. Однако в нем уже жил и развивался, если можно так выразиться, совсем иной человек, нежели тот, которого пытались сформировать гимназические каноны. Потому-то дальше первого курса его университетское учение не пошло.

Это было свойственно для многих большевиков его когорты, в том числе и той группы наиболее крупных государственных и партийных руководителей, которая условно была выделена выше. Только пятеро из них (Ленин, Красин, Чичерин, Нариманов, Орахелашвили) сумели, преодолев немалые трудности, получить дипломы о высшем образовании. Другие же (Бухарин, Брюханов, Зиновьев, Каменев, Куйбышев), подобно Рыкову, лишь сделали шаг к этому либо так и ограничились средним образованием (Молотов, Сокольников, Троцкий, Цюрупа, Червяков). Кроме Дзержинского и Сталина, не завершивших его, формально-образовательный уровень остальных (Калинин, Петровский, Рудзутак, И. Смирнов, Томский, Чубарь, Шмидт) был в пределах различных начальных ступеней.

Незавершённость или начальный уровень образования большинства из них, конечно, так или иначе сказывались. В этой связи уместно вспомнить лаконичное замечание Ленина о Бухарине: «Он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики». И это замечание относилось не к кому-нибудь, а к Бухарину… Вместе с тем неверно было бы не учитывать и того, что при всей разности личных жизненных обстоятельств у них было немало общих черт, и одна из существенных — неукротимая и постоянная тяга к знанию, что сделало значительную часть их подлинными интеллигентами.

Казань как этап в его учении не состоялась, но она стала «новым классом» в революционном образовании. Едва выправив студенческий билет, он устанавливает связь с местными социал-демократами, входит в комитет РСДРП, становится руководителем двух рабочих кружков. Не тогда ли рождалось его резко критическое отношение к «экономизму» — течению в российской социал-демократии, реально грозившему свести все пролетарское движение к классовой борьбе за «свои интересы», отдать руководство политической борьбой либеральной буржуазии? Выработка такого отношения способствовала два-три года спустя органическому восприятию Рыковым революционных идей ленинской «Искры», духа и сущности большевизма. Вместе с тем она влекла молодого социал-демократа в самую гущу всей общественно-политической борьбы, к активному участию и в развертывавшемся тогда студенческом движении, либерально-демократическом по своей сущности, но тем не менее отражавшем целый ряд радикальных требований времени.

Все это шло в немалых спорах как внутри комитета РСДРП, так и за его пределами. В Казани Рыкову довелось столкнуться с идейными противниками более крупного калибра, чем саратовские. Одним из них была почти 60-летняя Екатерина Брешко-Брешковская, в прошлом участница «хождения в народ» 70-х годов, а затем одна из основателей зарождавшейся партии эсеров, которые затем претенциозно назовут её «бабушкой русской революции».

Революционность первокурсника быстро привела его в первые ряды студенческого движения, которому он стал отдавать все время, остававшееся от работы в социал-демократической организации. Такая разносторонняя активность не могла не привлечь внимание казанской полиции. В одном из её агентурных донесений отмечалось, что студент Рыков «замечен в сношении с рабочими тайными кружками», ведёт в них беседы о рабочем, и крестьянском движении, а также деятелен в студенческих выступлениях за демократизацию университетского устава. В феврале 1901 года разом было арестовано около тридцати рабочих и свыше десятка студентов. В их списке одной из первых стояла фамилия Рыкова.