Времени нет - [50]

Урсус произнес:

– Это тебе за Иешуа!

– Наконец-то… – успел сказать прокуратор. Он даже не попытался закрыться руками.

Из горловины сияющего золотом доспеха ударили толчками вверх струи алой крови. Туловище осталось сидеть так же величественно и невозмутимо, руки покоились на подлокотниках. А голова… Как мяч полетела она с балкона, прокатилась немного, упав на песок, и остановилась, вперясь немигающим взором прямо в Солнце.

Обладатели белых плащей опрокидывая кресла и друг друга ломились прочь от кровавого фонтана. Это помешало преторианцам17, охраняющим проходы по сторонам балкона, сразу накинуться на Урсуса.

Он успел спрыгнуть вниз, но перед тем, как перевалиться через ограждение балкона, поймал на себе полный восторга и благодарности взгляд Орит. Тут что-то толкнуло его в левый бок.

Когда Урсус вбежал в гладиаторский загон с криком: «Тиран мертв!», он застал там картину, исполненную в черно-красных тонах. На полу валялись растерзанные легионеры и надсмотрщики, у одного их них еще дергались ноги. В углу истошно визжал Берцеллиус, над которым нависал долговязый негр.

– Житинжи, отпусти его! Немедленно! – приказал Урсус.

Негр нехотя повиновался. Гней сполз по стене, вместо глаз у него были две кровавые раны. Он протянул руки на звук голоса и прохрипел:

– Урсус, сынок, помоги! Боги, за что мне это?!

Антон Сергеевич закрыл глаза. «А чего я ожидал, когда подговаривал этих дикарей устроить бунт?» На смену адреналиновому возбуждению пришла волна дурноты. Он зашатался, его тут же подхватили под руки.

– Ты же ранен! – закричал Хаган страшным голосом. Это очень не понравилось Урсусу; не может закаленный в боях гладиатор так огорчаться из-за несерьезного ранения. С этой мыслью Урсус потерял сознание.

Открыв глаза, он обнаружил себя на знакомом дворе гарнизона кавалеристской турмы. Вокруг шел бой. Похоже, он застал его завершающую стадию: двор был завален трупами легионеров, среди них Урсус узнал Синего Подбородка, у него из груди торчал обломок копья.

Среди немногих римлян, еще остававшихся на ногах, был сам Тиберий Порциус, который отбивался от нападающих, держа меч левой рукой, правая была в крови и болталась безжизненно. Урсус закричал что было сил:

– Декурион нужен живым!

И вновь стал проваливаться в небытие, но успел убедиться, что его услышали – Тиберия прижали к стене и обезоружили.

Когда Урсус очнулся в следующий раз, над ним были лица Агмона и гладиаторского лекаря.

– Агмон, ты что здесь делаешь? – изумился Урсус.

* * *

Когда этим утром он пришел к Хагану и рассказал о своих намерениях, германец поначалу озаботился душевным здоровьем коллеги. После уверений Урсуса в абсолютной собственной вменяемости и трезвости, Хаган осторожно высказал предположение, что Урсус так боится их поединка, что оценивает шансы выжить после него гораздо ниже, чем после убийства прокуратора. На это Урсус выразил готовность немедленно доказать обратное, даже если у него будет кинжал, а у Хагана меч. Хаган же изъявил готовность биться голыми руками против Урсуса вооруженного и мечом, и кинжалом. При этом он вскочил на ноги и двинулся на противника. Тот ринулся навстречу… Столкнувшись, они обнялись и рассмеялись, хлопая друг друга по спинам.

Хаган поведал, что, вопреки обыкновению, долго не мог заснуть этой ночью; никогда еще мысль о предстоящем бое не вызывала у него такого отвращения.

– Но посуди сам… Моя мечта – вернутся домой, к жене и детям. Я не видел их уже четыре с половиной года. Победа даст мне свободу и славу. По дороге домой я буду участвовать в играх как рудиарий и вернусь домой не с пустыми руками…

– Друг мой, ты же не исключаешь возможности погибнуть сегодня? – спросил Урсус. – А то, что предлагаю я, даст жизнь и свободу нам обоим.

– Это так. Но только в случае успеха. Ты же не исключаешь возможности того, что мы оба погибнем? – в свою очередь поинтересовался Хаган.

– Все может быть… Но если мы погибнем, то как свободные люди, – нашелся Урсус, – а не как грызущие друг друга собаки, которых стравливают ради потехи.

– Это как раз волнует меня меньше всего. Неужели ты думаешь, что за столько лет в неволе я не привык к этому? Если послушаю тебя, то в лучшем случае стану беглым рабом, соучастником убийства римского наместника. Такая свобода ненадолго… Мне нужен деревянный меч любой ценой!

Хаган треснул кулаком по столу, на котором лежал его свеженаточенный гладиус. От удара оружие соскользнуло со стола и воткнулось в земляной пол.

На секунду Урсусу показалось, что договориться с упрямым германцем не получится. Но тут на ум пришла строка из агмоновой оды: «Есть, знать, в крови у германцев понятье о чести…»

– Тогда подумай о том, какой статус будет более уважаем твоими соплеменниками. Какого отца будут больше почитать дети? – произнес он проникновенно. И с чувством указал на торчащий из земли меч. – А вот и знак, подтверждающий правоту моих слов.

И в этот самый момент гладиус, как специально, накренился и упал плашмя.

Тогда Хаган молча протянул товарищу руку. Урсус так и не понял, что помогло больше: воззвание к чести или суеверие…

Они приступили к обсуждению деталей покушения и последующего побега. Подъем Урсуса на балкон прокуратора пару раз отрепетировали, используя стену барака.