Времена и люди. Разговор с другом - [80]

— Чего же вы сейчас хотите? — спросил Шавров, внимательно разглядывая бледное лицо и плотно сжатые губы Камышина.

— Чего я хочу? — переспросил Камышин. — Могу сказать. Хочу, чтобы вы, товарищ генерал-лейтенант, сами ознакомились с этой статьей.

— Это ваше желание уже исполнилось, — сказал Шавров. — Статью майора Федорова я читал.

— Вы, товарищ генерал-лейтенант?

— Да. Прошлой ночью. Прочел, и даже дважды. И очень интересуюсь вашим мнением.

— Моим?

— Конечно. Вы разве не читали статью?

— Читал… то есть нет… Я…

— Не пойму я вас, товарищ Камышин, — сказал Шавров. Но он все лучше и лучше понимал, что происходит с Камышиным, словно бы чей-то голос подсказывал ему причину этой душевной аномалии. — А генерал Бельский разве не спрашивал вашего мнения о статье?

— Генерал-майор Бельский? Спрашивал. Но я… Дело в том, что я читал мельком, больше просматривал, чем читал…

— И сказали командиру дивизии, что статью не прочли?

— Да… — чуть слышно ответил Камышин.

— И то же самое вам, вероятно, пришлось ответить майору Федорову, не так ли?

— Да…

— А что скажете вы мне, товарищ Камышин? — спросил Шавров. Он долго ждал ответа, не дождавшись, покачал головой. — Все-таки поразительно, ведь вы пришли для того, чтобы душевно поговорить со мной, поговорить потому, что ведь сами понимаете, как нехорошо получилось… Наверное, мучились эти дни: отдали чужую статью, которую вы, в сущности говоря, и отдавать не имели права. А главное, отдали заведомо на провал. А теперь что? Повиниться решили? Что ж, это вы правильно придумали. Но ведь вы не только повиниться пришли, но еще и помочь Федорову, просить меня прочесть и защитить интересную, важную статью. Почему же вы свое мнение прячете? Только потому, что я уже прочитал и свое мнение имею? А вдруг разойдемся? Значит, «кажинный раз на этом самом месте»? В противоречие с моим мнением боитесь стать? Ну а если у меня нет еще своего мнения, тогда что? Прочел я статью, а мнения своего не составил. Ошеломительно — не спорю. А мнения еще нет. Помогите мне, Камышин, а? Ведь вы, поди, не раз думали над этим вопросом. Еще осенью на учениях думали, а потом на конференции. Почему же я за вас должен решать? — Снова он подождал ответа Камышина и снова, не дождавшись, прошелся по комнате. — Генерал Бельский был у меня вчера. Оказывается, клевету и напраслину этот ваш плечистый майор написал. Что это вы вздрагиваете? Ежели у вас своего мнения нет, так нечего от чужого вздрагивать. Конечно, мнение это будет стоить майору Федорову не дешево. Но вы-то встанете на его защиту? Навряд ли… А должны бы. Вспомните, Камышин, как приятно было на льду лежать! Я ведь вашу земляночку помню, бывал, и вас помню. Выражение ваших глаз помню. Вы человек храбрый. А сегодня? Исповедь — ведь это сладко, ох как сладко, а драться за свое мнение ох несладко, ох как несладко!..

— Товарищ генерал-лейтенант, — сказал Камышин. — Как бы я ни был неправ перед вами, перед самим собой, как бы я ни малодушничал, но все же вы мне скажите: вы майора Федорова под свою защиту возьмете? Могу я на это надеяться, скажите мне, могу?

Шавров взглянул на его лицо, все в мелких капельках пота, и отвернулся:

— Ничего не скажу вам, товарищ Камышин, ничего. Разговор этот закончен. Идите!

— Товарищ генерал-лейтенант…

Но Шавров уже не слушал его. Он даже не заметил, как Камышин ушел из домика лесничего. Вот, значит, как обернулась рукопись майора Федорова, вот где та правда о Бельском, которая была от него скрыта и которую он обязан был знать. Он обязан был знать, на что Бельский способен!

Так, значит, эта история тянется с осени? Так, значит, это мнение Бельского закреплено на тех двух листках, напечатанных на машинке? Не для славы Новинска, а для себя старался Бельский. Какое страшное растление души! Но разве в этом виноват только Бельский? «А я? — спросил себя Шавров. — Если бы Камышин был совершенно уверен во мне, разве уступил бы он Бельскому?»

Этот домик лесничего казался Шаврову необычайно тесным и душным. Жар от раскаленной печки сдавливал голову. Хотелось чистого снега, движения, свободы. Еще часа два он ходил взад и вперед по комнате и наконец разбудил ординарца:

— Светает, едем…

Была ночь, и только вдалеке, на самом краю неба, виднелась узкая серая полоса рассвета. На ней низко, почти касаясь земли, горела красная звезда. Еще по всей земле лежали крепкие январские снега и по-зимнему звонко звенела дорога, а воздух уже был сырой, мартовский, и в нем густо бродили весенние запахи.

И под Новинском тоже начинали в это время, и тоже был сильный мороз, и так же, как сегодня, горько и сладко пахло весной, и это создавало особое, значительное и даже торжественное настроение. Но чем больше все вокруг напоминало Шаврову о прошлом, тем с большей решительностью он заставлял себя сосредоточиться на предстоящем деле.

Машина сделала глубокий объезд и, миновав передний край «противника», выехала в перелесок. Отсюда до КП Северова было прямо и недалеко. Но Шавров приказал остановить машину и вышел. Где-то здесь он был третьего дня. Шел по брустверу и слушал разговор двух солдат, а потом встретил дивизионного инженера. Да, где-то здесь…