Времена и люди. Разговор с другом - [114]

— Товарищ генерал… — начал Рясинцев, но, взглянув на своего начальника, ничего не сказал. Бельский охорашивался перед зеркалом. Лицо его блестело от сильного массажа, которым так славился штабной парикмахер. Большую красную шею бережно подхватывал воротник. Сияли ярко начищенные пуговицы… Какое бы значение имели сейчас рясинцевские слова? Да и стоит ли каркать на дорогу? «Бельский и в самом деле еще Бельский», — мысленно повторил Рясинцев.

Палатка постепенно наполнялась офицерами, запахло снегом, по́том и одеколоном. Все были возбуждены. Машины стояли наготове. Из штаба корпуса дали знать: сам едет на точку номер один.

— По коням! — весело скомандовал Бельский.

На опушке леса («точка номер один!») все спешились — и вовремя: через минуту показалась машина командира корпуса.

Северов выслушал громовой рапорт Бельского, поздоровался с офицерами и сказал:

— Начинаем работать, товарищи.

Эти обыкновенные, будничные слова прозвучали здесь как-то по-особенному значительно, может быть потому, что были сказаны негромко. Да и вообще манера Северова держаться просто, без рисовки, резко контрастировала с ослепительным, гремящим Бельским.

Северов этими словами не хотел сказать ничего больше того, что сказал, а между тем именно они создали перелом в общем настроении. У Бельского вдруг пропало всякое желание трогать штабные бумаги. Конечно, эти бумаги не раз его выручали, но даже и они были мелочью в сравнении с той помощью, которую упрямо оказывал Бельскому Шавров.

Северов не требовал школярских докладов ни на «точке номер один», ни на «точке номер два». Он требовал, чтобы Бельский, именно Бельский, а не начальник штаба и никто другой из офицеров, раскрыл самую суть задачи. Но теперь, когда никто не стоял за Бельским, выяснилось, что он давно отвык от работы, а может быть, и вовсе не был к ней приучен.

«Бездарность, — со злостью думал Северов. — Бездарность, в наиболее опасном сплаве с самоуверенностью. И эта самоуверенность является не столько свойством характера, сколько результатом своеобразного расчета. Он считает, что если начальство — будь то Шавров, или я, или любой другой — не захочет с ним работать, то, как ни старайся, все равно ничего хорошего не выйдет. Но если начальство в нем нуждается, то, несмотря ни на какие упущения, Бельский останется на своем месте. Я бы, наверное, давно уже приуныл, получив столько замечаний от командира корпуса…»

Они находились на командном пункте Камышина, в небольшом блиндажике, крепко врезанном в траншею. Северов хмуро и без всякого интереса слушал, как Бельский распекает Камышина. Он так устал от Бельского, от его чугунного усердия, нарочитой начальственности и баса, что даже пропустил начало разговора. Между тем Бельский рассчитывал именно на то, чтобы Северов не только слушал этот разговор, но и понял самую суть его и оценил по достоинству важность давно разработанной темы.

Северов ошибался — это не был очередной разнос, и в голосе Бельского не было слышно баса. Просто он сожалел, что в полку, которым командует такой опытный офицер, как Камышин, не усвоены уроки недавних боев. Возьмем для примера батальон, которым командует Федоров. (Отсюда Северов стал слушать внимательно.) В пятистах метрах от противника проходит наша линия фронта, а ведь боевой приказ может быть получен с минуты на минуту. Обидно становится, когда происходит такое. Тем более что именно Федоров в свое время ратовал за триста пятьдесят метров. Теория одна, а практика другая! Разрыв!

— Разрешите, товарищ генерал, — сказал Камышин. — Я должен заметить, что разрыва никакого нет. В тех условиях, в которых находится Федоров, это максимум возможного приближения.

— Максимум? А на что же тогда командир батальона? Надо было навязать противнику свою волю!

— Делаем, товарищ генерал. В этом батальоне ночами работали, чтобы сделать все, что возможно.

— А я говорю, что сделано мало! Вы были на инструктивном совещании? Федоров был?

— Да, были. Разрешите, товарищ генерал: на том участке фронта, который указан штабом дивизии…

Бельский не дал ему закончить.

— И это вы говорите в присутствии командира корпуса? — спросил он с едкой горечью. — Того самого человека, благодаря которому…

— Товарищ Бельский! — прервал его Северов.

— Простите, товарищ генерал, но всем известно, как принижена была ваша роль в дни Новинска. Один только и был человек, что Шавров! Шавров! В нем ли дело? — Голос его задрожал на самых высоких нотах. — Не слишком ли раздута эта фигура?.. Не пора ли…

— Замолчите! — не в силах больше сдержать себя, крикнул Северов. — Я вам приказываю замолчать. Как вам не стыдно так говорить о нашем Шаврове? Как это «не в нем дело»? Новинск — детище Шаврова. Операция была разработана по его плану, в каждой детали можно различить его работу, его ум, его талант. Действительно пора… — Но тут он вспомнил о Камышине. В его присутствии ему не хотелось договаривать все до конца. Камышин это понял.

Но едва только они остались вдвоем, Бельский сказал:

— Я прям, товарищ генерал, что думаю, то и рублю сплеча. За столько лет службы — привык.

— Так ли это, товарищ Бельский? — спросил Северов. — К этому ли вы привыкли? Только что вы рубили сплеча по теории и практике товарища Федорова. Вы читали его статью?