Врата - [54]

Но поделиться своими мыслями с Гидо он, разумеется, не мог, чтобы не огорчить молодого монаха, достойного всяческого уважения за мужество, целеустремлённость и доброту.

— Недаром говорят, что истинный путь — рядом, а ищут его где-то далеко. Ведь он у каждого перед глазами, но его не замечают, — сокрушённо говорил Гидо. Соскэ вернулся к себе и зажёг курительную палочку.

Всё шло своим чередом вплоть до того дня, когда Соскэ предстояло покинуть храм, так и не открыв новую, сколько-нибудь примечательную страницу в своей жизни. Наступило утро отъезда. Соскэ решительно простился с храмом и своей несбывшейся мечтой.

— Большое спасибо за все ваши заботы, которыми я обременял вас так долго, — сказал он Гидо, — Жаль мне расставаться с вами. Теперь, пожалуй, не скоро представится случай снова увидеться, так что позвольте пожелать вам всего хорошего.

— Стоит ли об этом говорить, — ответил Гидо огорчённо. — Видимо, плохо я о вас заботился и чувствовали вы себя здесь неуютно. Немного времени вы предавались размышлениям, но я уверен, что это не пройдёт для вас без пользы. Уже то, что вы приезжали к нам, само по себе отрадно.

Но Соскэ хорошо понимал, что его приезд сюда можно было объяснить только желанием скоротать время, и со стыдом слушал добрые слова Гидо, воспринимая их как снисходительность к его ничтожеству.

— К одним просветление приходит раньше, к другим — позднее, это целиком зависит от натуры человека, а не от его достоинств или недостатков. Бывает, что вначале легко, а потом тяжелее, бывает и наоборот. Но в один прекрасный момент просветление всё равно наступает. Так что не отчаивайтесь. Стремитесь и верьте, это самое важное. Ныне покойный Косэн-осё[37] был в молодые годы последователем Конфуция и только в зрелом возрасте стал постигать учение Будды. Целых три года не мог он решить ни одной задачи наставника. И, сказав однажды: «Я слишком много грешил, чтобы надеяться на просветление», — он каждое утро отбивал поклоны перед уборной, зато со временем достиг истинного совершенства. Вот вам один из лучших примеров.

Гидо, вероятно, хотел побудить Соскэ и после возвращения в Токио не отказываться от мысли постичь истину, и Соскэ ничего не оставалось, как смиренно слушать. Но в душе он уже не испытывал прежнего трепета. Он надеялся, когда шёл сюда, что перед ним распахнут врата, но страж по ту сторону даже не выглянул на его стук, сказав лишь: «Напрасно стучишь. Сам открой и войди!» Соскэ не смог отодвинуть засовы и стоял в раздумье. Он ясно представлял себе, как это надо делать, просто у него не хватило сил и он топтался на месте. Так он и стоял, беспомощный, у запертых ворот, никто к нему не вышел. Всю жизнь Соскэ привык полагаться на собственный разум, и когда этот разум его вдруг подвёл, не мог не досадовать. Он завидовал упорству и настойчивости глупцов, не способных отличить зло от добра. Преклонялся перед подвижничеством твёрдых в вере добронравных мужчин и женщин, далёких от лукавства и корысти. Ему же, видимо, суждено долго стоять у запертых врат. Зачем же он добирался до них, раз войти невозможно? Соскэ оглянулся на пройденный путь. Но тем же путём возвращаться ему не хотелось. Дорогу вперёд преграждали крепкие ворота. Он никогда через них не пройдёт, но и ни за что не смирится с этим. Так он и будет стоять у ворот до самого захода солнца, ибо обречён на это судьбой.

Перед отъездом Соскэ зашёл попрощаться к наставнику. Вместе с ним был и Гидо. Наставник провёл их в гостиную с галереей, выходившей на пруд. Гидо сам прошёл в соседнюю комнату и принёс чай.

— Вероятно, в Токио ещё холодно, — сказал наставник, — Жаль, что вы не нашли у нас ключ к разрешению ваших проблем, вам хоть немного стало бы легче после возвращения в Токио…

Соскэ почтительно поблагодарил монаха за сочувствие и вышел за ворота, в которые десять дней назад входил. Криптомерии, смягчавшие своей зеленью суровый зимний пейзаж, остались позади.

22

Войдя в дом, Соскэ вдруг представил, какой у него, должно быть, сейчас жалкий вид. Все десять дней он лишь смачивал по утрам волосы холодной водой, но ни разу не прошёлся по ним гребнем. На бритьё тоже не хватало времени. Гостеприимный Гидо три раза в день кормил его рисом, но к рису не было ничего, кроме варёных овощей, а то и просто варёной редьки. От такой еды немудрено было осунуться и побледнеть. Привычка размышлять ещё не оставила Соскэ, и он всё время возвращался к одному и тому же вопросу, как наседка к яйцам. В то же время он не переставал думать о Сакаи, а также о Ясуи. Пойти к Сакаи с расспросами у него не хватало духу. Узнавать через О-Ёнэ было ещё сложнее. Даже находясь в храме, Соскэ всё время опасался, как бы О-Ёнэ об этом не узнала. Очутившись наконец в привычной обстановке, у себя в гостиной, Соскэ сказал:

— Совсем недолго ехал, а всё равно устал. Дорога всегда утомляет. Никаких событий не произошло, пока меня не было?

Глядя на измученного Соскэ, можно было и впрямь подумать, что поездки ему не на пользу.

На этот раз О-Ёнэ, против обыкновения, никак не могла заставить себя улыбнуться мужу, но так и не решилась сказать, что выглядит он хуже, чем до отъезда.