— Не думаю, мистер Броудхед. Мне сообщили, что ваши акции пищевых компаний проданы сегодня, днем.
Не очень приятно понять, что он знает мое финансовое положение лучше меня. Значит, Мортон все-таки продал их! У меня не было времени подумать, что это означает, потому что Хагенбуш погладил свои бачки и продолжил: «Ситуация такова, мистер Броудхед. Я сообщил своему клиенту, что контракт, подписанный под давлением, не имеет законной силы. Поэтому он не надеется больше на соглашение с Корпорацией Врат или даже с синдикатом. Поэтому я получил новые инструкции: добиться выплаты указанной мной суммы, положить ее на тайный счет на его имя и отдать ему, когда он вернется».
— Вратам не понравится шантаж, — сказал я. — Впрочем у них нет выхода.
— Да, — согласился он. — В плане мистера Хертера плохо то, что он не сработает. Я уверен, что деньги ему выплатят. Я также уверен, что все мои коммуникации будут перехвачены, мой дом и контора наполнены «жучками», что все государства-учредители Корпорации предъявят ему обвинения, когда он вернется. Я не хочу в этих обвинениях фигурировать как соучастник, мистер Броудхед. Я знаю, что произойдет. Деньги все равно найдут и отберут. Прежний контракт с мистером Хертером будет признан незаконным. И посадят — его по крайней мере — в тюрьму.
— У вас непростая ситуация, мистер Хагенбуш, — сказал я.
Он сухо усмехнулся. В глазах его не было веселья. Еще немного погладил бачки и взорвался: «Вы не знаете! Ежедневно длинные шифрованные приказы! Потребуйте это, гарантируйте то, я считаю вас лично ответственным за третье! Я шлю ответ, который добирается 25 дней, а он за это время присылает еще гору распоряжений, и мысли его уже очень далеко, и он укоряет меня и угрожает мне! Он нездоровый человек и, несомненно, немолодой. Не думаю, чтобы он дожил до того, чтобы воспользоваться результатами своего шантажа… Но может и дожить».
— Почему бы вам не отказаться?
— Я отказался бы, если бы мог! Но если я откажусь, что тогда? Тогда на его стороне никого не будет. Что он делает, мистер Броудхед? К тому же, — он пожал плечами, — он старый наш друг, мистер Броудхед. Учился в школе вместе с моим отцом. Нет. Я не могу отказаться. Но и не могу сделать то, что он хочет. Но, возможно, вы сможете. Не передать ему четверть миллиарда долларов, конечно, потому что у вас нет таких денег. Но вы можете сделать его своим партнером. Я думаю, он примет… нет, возможно, он примет такое предложение.
— Но я уже… — начал я и смолк. Если Хагенбуш не знает, что половину своих прав я передал Боуверу, я ему не скажу.
— А почему бы мне потом тоже не аннулировать контракт?
Он пожал плечами. «Конечно, можете. Но, я думаю, не будете. Вы для него символ, мистер Броудхед, и я считаю, он вам поверит. Видите ли, я считаю, что знаю, что ему нужно. Он хочет весь остаток своей жизни жить, как вы».
Он встал. «Я не жду, что вы немедленно согласитесь, — сказал он. — У меня есть еще 24 часа, прежде чем я должен буду дать ответ мистеру Хертеру. Пожалуйста, подумайте, а позже я с вами свяжусь».
Я пожал ему руку, попросил Харриет заказать для него такси и постоял с ним у входа, пока такси не унесло его в начинавшийся вечер.
Когда я вернулся в свою комнату, Эсси стояла у окна, глядя на огни Таппанова моря. И мне сразу стало ясно, кто посещал ее сегодня. Прежде всего парикмахерша: Ниагара ее рыжевато-каштановых волос снова была расчесана и свисала до талии, и когда она повернулась ко мне, я увидел, что передо мной та же Эсси, которая несколько долгих недель назад улетела в Аризону.
— Ты так долго разговаривал с этим маленьким человечком, — заметила она. — Должно быть, проголодался. — Она некоторое время смотрела на меня, потом рассмеялась. Вероятно, на лице моем был ясно написан вопрос, потому что она начала отвечать. — Первое. Обед готов. Что-нибудь легкое, чтобы можно было съесть в любое время. Второе. Он накрыт в нашей комнате, куда мы с тобой сейчас отправимся. И третье. Да, Робин, Вильма заверила меня, что мне можно.
Я гораздо лучше себя чувствую, чем тебе кажется, Робин, дорогой.
— Ты выглядишь прекрасно. Лучше невозможно, — ответил я. Должно быть, я улыбался, потому что она нахмурилась.
— Ты смеешься над сексуально возбужденной женой?
— О, нет! Вовсе нет! — ответил я, обнимая ее. — Просто я еще совсем недавно удивлялся, почему кто-то хочет жить, как я. Теперь я знаю.
Ну, что ж. Мы занимались любовью медленно и осторожно, а потом, когда я убедился, что она не ломается, еще раз, энергичнее и более страстно. Потом съели почти всю пищу, стоявшую на столе, и валялись, подталкивая друг друга, пока снова не занялись любовью. Потом мы подремали, протерли друг друга губкой, и Эсси сказала, уткнувшись мне в шею: «Весьма впечатляюще для старого козла, Робин. Было бы неплохо и для семнадцатилетнего».
Я потянулся, зевнул и потерся спиной о ее живот и груди. «Ты очень быстро пришла в себя», — заметил я.
Она не ответила, только потерлась носом о мою шею. Есть что-то вроде радара, что-то невидимое и неощутимое, говорящее мне правду. Я полежал немного, отделился от нее и сел. «Дорогая Эсси, — спросил я, — о чем ты мне не рассказала?»
