Врата - [122]

Как пилот и, следовательно, капитан, Ларви возглавляла экспедицию. Она назначила Пола главным связистом: с помощью Вэна он должен был также общаться с Мертвецами. Джанин она отвела различные хозяйственные заботы, вроде стирки одежды в теплой воде; помогали ей она сама и Вэн. Вэну она предназначила слежение за Древними, получение материалов камер и передачу их через Пейтера на Землю. Обычно Вэна сопровождала Джанин. Когда кто-то еще был свободен, за молодыми людьми присматривали, но это случалось редко.

Джанин не возражала. Она еще не миновала стадию возбуждения от одного присутствия Вэна и не торопилась переходить к следующей стадии — кроме тех случаев, когда он до нее дотрагивался. Или когда она видела, как он на нее смотрит. Или когда замечала вздутие его юбочки. Но даже в этом случае фантазии и мечты заменяли ей следующую стадию, по крайней мере на время. Она играла с Мертвецами, жевала фруктоягоды, выполняла свою долю работы и ждала, пока еще немного подрастет.

Ларви не возражали, потому что она позаботилась так распределять поручения, чтобы они нравились исполнителям. Самой же ей досталось скучное чтение посланий с далекой Земли и выслушивание упреков и уговоров Пейтера.

Связь оказалась не очень надежной. Ларви не очень ценила корабельную Веру, пока не пришлось обходиться без нее. Она не могла приказать передавать в первую очередь самые важные сообщения, потому что не было компьютера для их оценки. Приходилось перенапрягать собственную голову. Сообщения приходили в беспорядке, и когда она отвечала на них для передачи на Землю, у нее не было надежды, что они дойдут.

Мертвецы, по-видимому, в основном запись воспоминаний, они способны вступать в контакт, но в ограниченных пределах. И их цепи еще больше спутаны, так как их пытались использовать для цели, к которой они не предназначались, — для связи с Пищевой фабрикой. (А для чего они предназначались? И кем?). Вэн хвастал и красовался как эксперт, а затем признавался, что Мертвецы больше не делают того, что делали раньше. Иногда он вызывал Крошечного Джима, а отвечала Генриетта или даже бывший преподаватель английской литературы по имени Уиллард; а однажды он услышал голос, дрожащий и шепчущий на пределе слышимости, которого никогда не слышал раньше. „Иди в золотое, — хныкала Генриетта, и без всякой паузы тенор Крошечного Джима: — Они убьют тебя. Они не любят потерпевших крушение!“

Это пугало. Особенно потому, что Вэн утверждал: Крошечный Джим раньше был самым разумным и отзывчивым из Мертвецов. Ларви удивлялась, что не очень боится, но вокруг было столько поводов для страха и беспокойства, что она привыкла. Ее цепи тоже оказались спутанными.

И послания. За пять минут ускоренной передачи Пол записывал их на четырнадцать часов. Приказы снизу: „Сообщите все данные приборов челночного корабля. Добудьте образцы тканей хичи/Древних. Заморозьте и сохраните плоды, листья, ветви фруктоягод. Проявляйте крайнюю осторожность“. Полдесятка различных сообщений от отца: он одинок, он плохо себя чувствует; он не получает должной медицинской помощи, потому что они забрали биоанализатор; ему досаждают безапелляционные распоряжения Земли. Информационные сообщения с Земли: их первые сообщения получены, проанализированы и интерпретированы, и теперь последовали бесконечные предложения исследовательских программ. Следует расспросить Генриетту относительно упоминаемых ею космологических феноменов — корабельную Веру они привели в крайнее возбуждение, а Нижняя Вера не могла общаться в реальном времени, Пейтер же недостаточно знает астрофизику, поэтому решать им. Следует расспросить всех Мертвецов, что они помнят о Вратах и своих полетах — если они, конечно, что-то помнят. Надо попытаться установить, каким образом живые старатели превратились в компьютерные программы. Они должны… они должны все! И немедленно. И почти ничего из этого невозможно; образцы тканей хичи, вот уж поистине! Когда изредка сообщение оказывалось ясным, личным и ничего не требовало, Ларви воспринимала его, как сокровище.

Иногда случались сюрпризы. Среди писем от кумиров Джанин и повторных мольб отыскать какие-нибудь свидетельства о корабле Триш Боувер было и личное письмо Ларви — от Робинетта Броудхеда.

„Дорема, я знаю, что вы в трудном положении. С самого начала ваш полет представлялся очень важным и очень рискованным, а теперь все это возросло в миллион раз. Я надеюсь, что вы со всем справитесь. У меня нет власти, чтобы отменить приказы Корпорации Врат. Я не могу изменить ваши цели. Но я хочу, чтобы вы знали; я на вашей стороне. Узнавайте, что можете. Старайтесь не попадать в такое положение, из которого нет выхода. А я сделаю все возможное, чтобы вы были вознаграждены справедливо и щедро. Я серьезно, Ларви. Даю вам слово“.

Странное послание и удивительно трогательное. Ларви показалось удивительным также, что Броудхед знает ее прозвище. Они не были близко знакомы. Когда решался вопрос о подборе экипажа для полета на Пищевую фабрику, они несколько раз встречались с Броудхедом. Но это были отношения монарха и подданных, и никаких дружеских связей при этом не возникало. Да и не очень он ей понравился. Откровенный и достаточно дружелюбный, высокопоставленный миллионер с небрежными манерами, но считающий каждый доллар, вложенный в предприятие, и следящий за любыми изменениями в проектах, которые он финансирует. Ей не нравилось быть клиентом своенравного финансового титана.