Врата «Грейвз» - [33]
Смотрительница снаружи поднесла ключ к замочной скважине, и я кивнул. Через несколько секунд мы стояли в коридоре. Мэри Хопсон не поднимала головы и молчала.
– Что, вы закончили? – спросила тюремщица.
– Да, – ответил я, – мы уходим. – Я повернулся к Мэри Хопсон. – Если только вы больше ничего не хотите сказать… или сделать.
Она озадаченно посмотрела на меня:
– Это вы знаете, что мы делаем, капитан Бейкер, а не я. Я более чем готова уйти.
Тюремщица кивнула и сказала:
– Подождите здесь минутку. Мой приятель проводит вас обратно. – Она поспешила по коридору прочь от нас.
– Что теперь со мной будет, капитан? шепотом спросила Мэри.
Я снова воздержался от ответа. Во-первых, я его не знал, кроме того, мне казалось, что его знает как раз она.
– Я никому ничего не расскажу, капитан, клянусь Богом, – продолжала она уже несколько громче. Ее глаза беспокойно бегали по моему лицу.
У нее хорошо получается. Я наверняка обнаружу, когда все расследую (а я расследую!), что она актриса, а не портниха. Времени мало – мне позвонят уже в течение дня. Теперь надо ожидать звонков от адвокатов, последний раз молящих о спасении жизни Хелен Уикем. Возможно, позвонят из газет. Возможно, и те и другие.
К тому времени, как смотрительница вернулась, чтобы выпустить нас на лестницу, Мэри плакала в открытую. Ее всхлипывания эхом отдавались в колодце лестницы, пока мы спускались на два этажа к входной двери. Охранник грустно посмотрел на меня, выпуская нас на улицу. Когда Мэри Хопсон вышла и пошла к машине, он положил мне руку на рукав.
– Погодите-ка, – сказал он. – Позвольте сказать вам словечко. Не позволяйте себя одурачить сценой наверх. Все совсем не так, как кажется.
– А как же? – спросил я, возвращаясь вместе с ни в здание.
– Это просто ее последний трюк, хозяин. У нее их полным-полно, так-то. И мы все их видали.
Например, какие? – спросил я. – И в чем состоит этот?
– Ну. например, как она представляется безумной, это вы уже видели. Думаю, что-то наподобие этого она выделывала и в суде. Но у нее есть другие. Если бы вы вдруг вернулись туда – только вы. без дамочки, понимаете, вы бы увидели и другие. – Он подмигнул мне и дотронулся пальнем до нижнего века.
– Что вы хотите сказать?
– Вы человек светский, хозяин, вы могли заплатить, чтобы сюда войти. Вы меня понимаете. У нее есть трюки вполне известные, говорю я вам, и она испытывает их на каждом.
– То есть на смотрителях.
На смотрителях и на других мужчинах. И на женщинах, даже на священнике.
Я выразил неподдельный интерес:
– Неужели? Вы хотите сказать… Но, друг мой, что она может сделать в этой камере?
– Она снимала с себя белье и прятала под матрасом, когда приходил священник. И находила способ на это намекнуть, так-то. Смотрительница там, наверху, видела в окошечко, как она это проделывает, когда кто-то приходил, гак сказать. Говорят, запугала этого священника до смерти. И липнет к любому мужчине, который здесь работает. Говорит низкие вещи. Даже пыталась проделать это над старшей надзирательницей, – сказал он, подмигнув. – Черт меня побери, если я не думаю, что ей это удалось. Но вы не позволяйте водить себя за нос, хозяин. Эти последние два дня – просто еще одна попытка. Не знаю, кто вы и что намерены делать, но она быстро оставит вас в дураках, если позволите. Имеющий уши да услышит. Вы мне здорово помогли этими штучками в конверте. Я просто пытаюсь вам отплатить.
– Я понял, что вы говорите. Спасибо, – ответил я. – Хотя, кажется, ей это не поможет – никто не пришел чтобы вытащить ее отсюда.
– Все, что ей осталось, – это сочувствие, думаю, особенно со стороны молодого священника. Он в последние дни повадился подолгу сидеть с нашей Уикем.
– Я бы хотел с ним поговорить. Как его зовут?
– Отец Келли, молодой парень из местного прихода.
– Вы полагаете, его визиты помогли ей?
– Я так думал до вчерашнего дня. Но после его ухода она стала такой дикой. Так что, думаю, не так уж он ей и помог.
Я кивнул и снова вышел на холод, чувствуя себя виноватым за то, что заставил Мэри ждать.
На протяжении нашего долгого пути в Западный Лондон ни я, ни Мэри не сказали ни слова, она даже прекратила всхлипывать. Когда мы подъехали к тротуару рядом с ее маленькой мастерской в морозной предрассветной дымке, она открыла дверцу и вышла, не взглянув на меня. Она стояла и смотрела на свой дом, положив руку на дверцу «морриса». Потом медленно повернулась и, наклонившись, заглянула под полотняную крышу. Она опять плакала, на этот раз беззвучно, и ее бледные глаза казались огромными на обеспокоенном, посеревшем лице. Она проговорила отчаянным шепотом, отчетливым, словно церковный колокол:
– Прошу вас, во имя Господа, капитан. Я не скажу ничего. Ничего!
Я протянул Мэри Хопсон свернутую десятифунтовую банкноту, кивнул, как бы соглашаясь на ее просьбу, и отъехал.
Я размышлял о том, что же происходит и кто эти люди. Как они узнали об альбоме Дойла? Сколько пройдет часов, прежде чем начнется шумиха вокруг попыток спасти Хелен Уикем? И что же в ней такого важного для того, кто затеял это дело?
Глава 9
– Есть еще какие-нибудь моменты, на которые вы советовали бы мне обратить внимание?
