Врач - [12]

Святослав Никифорович, главный врач и хирург, принял предложение медицинского университета соседней республики и отправился обучать юных студентов своему ремеслу – хирургии. Кроме того, у Святослава Никифоровича имелась ученая степень, поэтому руководство вуза сразу же предложило ему место, как только узнало, что преданный своему делу человек оказался вдруг не при делах.

В день отъезда главврач решил проведать своего старого друга и коллегу Филиппа. Подойдя к его дому, он постучал об косяк, наверняка еще не зная, дома ли Филя. Тук-тук-тук. Вдруг он увидел в окне лицо знакомого улыбающегося ему человека, который рукой ему показывал: «Проходи давай, чего стоишь? Открыто!»

В доме у Филиппа всегда был порядок. По комнате равномерно, чтобы не рябило в глазах, разложены различные вещи, которые когда-то связала жена его Галина. Да и сам он ходил по комнате в свитере с воротом, который связала жена. Шкафы были забиты разными вещами Галины, но Филипп их не выкидывал на помойку, а бережно хранил, присматривая за тем, чтобы моль не съела. Святослав Никифорович перешагнул через порог, разделся и пошел на кухню, где уже по кружкам разливал чай Филипп, спрашивая:

– Вам холодной разбавлять?

– Давай на «ты», что ты это вдруг? Нет, не надо. Сам остынет, – ответил, не раздумывая, Святослав Никифорович.

Он пришел и сел за большой стол, стоявший рядом с печкой. Слышен был треск раскаленных дров. Некоторое время они просидели молча, только секундная стрелка старых настенных часов была их развлечением.

– Я в итоге принял приглашение, – сказал вдруг Святослав Никифорович, – я уже старик стал, пока силы есть, надо опыт передавать младшему поколению.

– Да-да, понимаю. Правильно все делаешь, езжай. Видел, уже начали больницу разбирать?

– Уже и нет ее совсем, только фундамент остался, ты сколько дней из дома не выходил?

– Семь.

– Ну вот, берут с Бога пример, только наоборот. Он все создал за семь дней, а они все ломают за семь.

– Вот только сколько уже этих семидневок-то было? Не счесть?

– Это точно, – проговорил Святослав, и оба отглотнули горячего чая из кружек. Святослав Никифорович продолжил: – Ты так и не передумал?

– Нет, останусь тут. Точно.

– А что делать-то будешь? До пенсии еще четыре года надо отработать, тут работы-то нет. Если что полы мыть в администрации.

– Вот это и буду делать.

– В смысле?

– Я уже устроился, четыре года протерплю как-нибудь, а там буду жить на одну пенсию, живут же люди, и я проживу.

– Ну, Филипп Аркадьевич, сил тебе. Как ты только этого тугодума с бабочкой терпеть будешь?

– Как и все предыдущие годы.

– Когда на работу?

– Сегодня вечером.

Они допили чай, Святослав Никифорович оделся, пожал руку, обнял Филиппа так крепко, что норковая шапка чуть не слетела с головы. Филипп же подарил ему точно такой же свитер, связанный женой, который был и на нем, только темно-синего цвета, просто так, на память.

Главный врач закрыл калитку на крючок, стояла ранняя весна, снег уже почти везде оттаял. Грязь выиграла эту битву, как и всегда. Святослав Никифорович пошлепал через траншеи грязи напролом к автомобилю, который прислали за ним из республиканского центра. Он сел в этот автомобиль, стоящий напротив дома Филиппа, и начал вглядываться в искаженные в давшем трещину стекле черты лица. Оно как будто сломалось пополам, и Никифоровичу показалось, что один Филипп улыбается и машет ему вслед, а второй плачет, закрывая слезы от публики правой рукой, утонувшей в рукаве свитера. Просто свет так упал, кажется.

Как и говорил Валерий Олегович, к лету место, на котором стояла больница, уже заросло травой, сорняками и мать-и-мачехой. Сложно было представить, что еще полгода назад здесь была больница, в которую, пусть и не с завидной регулярностью, но приходили пациенты. Новый технический работник администрации и по совместительству в зимнее время дворник, Филипп каждый день проходил мимо пустыря на месте больницы, пытаясь вспомнить, в каком месте был именно его кабинет. Но так и не мог уверенно ответить на этот вопрос сам себе. Как все-таки умело мозг переставляет местами куски памяти: все, что лишнее – на задворки разума или во сны, что приоритетнее – на самый верх, что приходится думать об этом постоянно.

Первые полгода Филиппу было очень тяжело привыкнуть к такой работе. Он всегда понимал, что мыть полы не так легко, как кажется, что это тяжелейший труд, но не думал, что настолько. Следующие полгода он превращался постепенно в образцового сотрудника. Такой чистоты в здании администрации не было будто бы никогда. Так как Филипп любил во всем порядок и стерильность, то он решил прибрать все учреждение, а не ограничивать себя мытьем полов.

Так, в постоянной возне и уборке, прошло два года. До пенсии еще два с половиной. Чем дольше он работал поломойщиком, тем больше он начинал ненавидеть себя, хоть и делал это хорошо. Это проявлялось во всем: одежда, внешний вид, он перестал разговаривать с людьми, из дома выходил только на работу. Продукты покупал на обратном пути, и так по кругу, как белка в колесе. От природной врожденной интеллигентности не осталось и следа. Он снова остался совсем один, никому не нужен.