— Вот видите, — сказал Геннадий полярникам. — У меня снегоход подводный. Он в любых условиях работает.
…Сегодня на дрейфующих станциях к этому виду транспорта так привыкли, что без него уже не обходятся. На аэродром съездить – на «Буране» К палатке гидрологов добраться – на «Буране». Посмотреть, как вырастают у края айсберга торосы, — на «Буране».
Однажды Кадачигов сказал:
— Если бы Рокуэлл Кент мог посмотреть на льды из глубины океана, он бы увидел такую красоту, какую еще не встречал.
Заглянуть в мир льда суждено пока немногим. Уж слишком огромен риск – работать у Северного полюса под водой. Случись что – до Большой земли сотни и сотни миль. А под ногами – Ледовитый океан.
И хотя Владимир Грищенко и Геннадий Кадачигов впервые спускались с аквалангом в Ледовитый океан в разных районах, поднявшись, оба сказали почти одно и то же:
— Братцы, там как на другой планете. Кажется, в совсем иной мир ты попал.
Мир льда.
Об этом мире, о таинствах его и о причудах Кадачигов может рассказывать часами. Я всегда слушал эти рассказы с завистью.
— Ты понимаешь, кто хоть однажды увидел лед из-под воды, тому лед будет сниться даже ночью. Эту красоту невозможно забыть.
И все же я не верил ему на все сто. Человек увлеченный, легко загорающийся, он явно преувеличивал. И вся эта планета гармонии, тишины, величия существует, конечно, лишь в его воображении.
Но однажды, прилетев на дрейфующую станцию «Северный полюс», я уговорил аквалангистов взять и меня в очередное подводное путешествие.
…Неделю ходил я по дрейфующему льду, преспокойно спал в домике, уплетал за двоих в кают-компании, а тут вдруг впервые понял, что подо мной – трехкилометровая бездна. Первое ощущение – ну и далеко же придется падать… Да, неуютно здесь. От мира реального, привычного ты отделен многометровой толщей льда.
— Ну чего ты висишь, как замоченный? — услышал я голос в наушниках, и только тогда вспомнил, что я здесь не один, увидел, как Гена проплывает мимо, медленно шевеля ластами.
Мы плыли вдоль стенки айсберга и вдруг увидели дерево, переливающееся в лучах фонаря ветвистое дерево. Его ветви уходили в глубину, а ствол, казалось, вмерз в айсберг. Кадачигов подплыл к нему, обломил одну ветвь и пошел наверх.
— Поднимайся, — услышал я в наушниках.
Мы вылезли из лунки, накрытой сверху палаткой, сняли запотевшие мигом маски, ощутили тепло электрической плиты. Теперь можно рассмотреть ветку. Это были маленькие кристаллы льда, спаянные холодом. Из сотен и сотен таких кристаллов вырос огромный коралл. И, словно лишний раз подтверждая, что красота призрачна, минуты через три ветка исчезла, растаяла. На полу осталась лишь лужица.
Мы стояли над ней, и нам было грустно. Жаль, что мы сорвали эту ветвь – быть может, многие месяцы лепили ее течения и холода и еще долго путешествовало бы дерево по океану вместе с айсбергом.
— Начнется подвижка или чуть потеплеет, и дерева не станет, — сказал Кадачигов. — А таких кораллов под водой знаешь сколько?..
И хотя уже несколько лет прошло, бывает, закроешь глаза, и видишь и уходящую в глубь океана стену айсберга – огромное бирюзовое полотно, на котором множество красок так и не сплетаются в единую картину, но полотно манящее, необычное; и дерево-коралл – иногда мне кажется, что я даже слышу звон его ветвей.
Я понимаю, почему весной эти люди бросают городскую жизнь, уговаривают, умоляют жен – хотя чем больше жены узнают об их работе, тем неохотнее отпускают, — и улетают в океан, на дрейфующую станцию.
Да, это их работа, есть строго обусловленная научная программа. Но интерес к подводному миру не угасает с годами у океанологов, быть может, не только потому, что это мир красоты, гармонии, но и потому, что это мир неожиданностей, опасностей, тревог.
Больше всего Кадачигов не любит разговоров о риске.
— Просто к любым неожиданностям надо быть готовым. Работа подо льдом приучает к постоянной собранности и постоянному вниманию. Ведь никогда не знаешь, что может произойти. В Черном море у меня на двадцати метрах отказал аппарат – и бог с ним. Я на остатках воздуха выйду. А здесь я ушел на двадцать метров под лед и на пятьдесят – в сторону. Куда я буду всплывать? Да еще течение… Однажды я так попался. Работа была тяжелая. Забивал реперы в лед – хотели через несколько дней посмотреть, на сколько они вмерзнут. А под водой каждое движение дается с трудом. Дышать всегда тяжело, и вдруг тяну воздух, а воздуха нет. Я в микрофон: «Ребята, нет подачи воздуха». Меня, как мешок, волокут за сигнальный конец. Уже стараюсь не делать лишних движений… И все же я достаточно спокойно себя чувствовал. Знал, что наверху меня страхуют.
…Однажды кто-то из летчиков-испытателей, когда ему задали вопрос, насколько высок риск в его деле, ответил прекрасно: «Мы работаем, а доля риска – как плата за то прекрасное и удивительное дело, которым нам выпало счастье заниматься».
