Возвращение - [57]

Леопольд снисходительно улыбается, он понимает, что не Кандинский — цирк, а цирк — речь Альберта, его нелепая теория, в которую он и сам вряд ли верит.

— Это значит, что станковая живопись не нужна, что в действительности искусством можно назвать все, что окружает нас, — говорит Леопольд и насмешливо смотрит на Альберта.

— Да, — серьезно и задумчиво произносит Альберт. — Но это еще не означает, что я отвергаю станковую живопись, я твердо уверен, что в один прекрасный день выжму из тюбиков краску, возьму кисть и примусь за работу, но прежде я должен создать свой собственный мир, вжиться в него, и мне неведомо, сколько уйдет времени на то, чтобы достигнуть совершенства видения. А иначе живопись неизбежно превратится в вульгарное ремесленничество.

— Можно я закурю? — спрашивает Леопольд. Альберт приносит пепельницу, он погружен в свои мысли, не видит и не слышит ничего вокруг, или это только так кажется Леопольду, и тем не менее он вздрагивает, когда Альберт неожиданно спрашивает:

— Так ты хотел узнать про увеселительное заведение?

— Да, — Леопольд слегка удивлен, что разговор принял наконец желаемый оборот. — Вчера я гулял по лесу и нашел письмо, в нем речь идет о каком-то увеселительном заведении, а также, что в чужой квартире замертво упал человек…

— Интересно, каким ты представлял себе это увеселительное заведение? — прерывает его Альберт.

— Я подумал, что речь идет о каком-то тайном игорном доме или притоне… никакого ясного представления у меня не сложилось, — роняет Леопольд, не понимая, куда гнет Альберт. — Меня больше беспокоило, что с кем-то произошло несчастье и надо известить директора.

— Вот как?.. — медленно произносит Альберт, пристально глядя на него. — Но скажи откровенно, ты вчера часто вспоминал об этом письме?

— По правде говоря, да, — нехотя признается Леопольд. — Мы вчера сидели в кафе, и мне вдруг ужасно захотелось отправиться в это увеселительное заведение, а ночью мне приснилось, что я нахожусь там…

Альберт сияет.

— Фантастика! Я хочу попросить тебя — опиши мне как можно точнее свои переживания, связанные с этим письмом, а может, у тебя найдется свободное время изложить все это на бумаге?

— Зачем? — недоумевает Леопольд.

— Дело в том, что это я написал письмо и оставил его в лесу, — говорит Альберт и испытующе глядит на Леопольда.

— А как же портфель и бутылка водки! — восклицает Леопольд, не веря своим ушам и надеясь, что это какая-то шутка.

— Для бутафории, чтобы убедить того, кто найдет письмо, в его достоверности.

— Значит, увеселительного заведения нет и в помине?

— Да, того увеселительного заведения, о котором говорится в письме, на самом деле в нашем городе нет, — торжественно, словно наслаждаясь каждым своим словом, произносит Альберт.

«Но я же там был!» — под влиянием нахлынувшего на него воспоминания хочется воскликнуть Леопольду. Альберт обязан все объяснить ему, но внезапно пыл Леопольда угасает, и он уже с полным безразличием слушает, что говорит Альберт.

— Понимаешь, до чего интересно впервые встретиться с тем, кто нашел письмо. До сих пор я писал письма из чисто теоретических побуждений, чтобы доставить людям эмоциональное переживание, думаю, я не очень-то и ошибался. Говоря точнее, это была мистификация, анонимная атака на чью-то психику — если можно так выразиться. Как известно, мораль, или, вернее сказать, нравственность, в наше время стала что-то не в чести. Когда человек находит письмо, сверток или сумку, его первый импульс — ознакомиться с содержимым найденного; чужое письмо перестало быть святыней, даже запечатанное письмо подносят к лампе, надеясь разглядеть что-то на свет… Таким образом, это как бы служит мне оправданием… Моей вины, если кто-то прочтет письмо, нет, я лишь предлагаю человеку эмоциональное переживание — это мое развлечение, иначе говоря, творчество. Именно творчество, ибо главная цель как литературы, так и кинематографа завладеть мозгами публики. Я же пишу письмо, придумываю какую-нибудь ситуацию и скармливаю ее случайному человеку, нарушая таким образом привычный ход его мыслей, намеренно вкладываю в его сознание свою идею, и какое-то время он живет под ее воздействием.

— Значит, это ты шпионил за мной из машины? — спрашивает Леопольд, он разочарован, что все разрешилось так просто.

— Да, но ты испугался чего-то и лишил меня удовольствия проследить за тем, как ты читаешь письмо, — немного обиженно говорит Альберт.

— Мне не нравится, когда загрязняют лес, — упрямо говорит Леопольд.

— Тебе, похоже, в этой затее вообще ничего не нравится, — нерешительно произносит Альберт. — Но, может, ты лучше поймешь меня, если мы вместе подбросим кому-то письмо. У меня как раз готово послание эротического содержания одной женщины другой, пошли туда, где народу поменьше, подождем, пока какой-нибудь тип не найдет его. Ты не представляешь, как забавно будет понаблюдать за ним.

Перед Леопольдом всплывает обрывок сна: увеселительное заведение и Аннели, подглядывающая за его эмоциями, он смотрит на Альберта и понимает, что тот читает в его глазах отвращение.

— Ну, если не хочешь… — разочарованно говорит Альберт, видимо понимая: что-то пошло не так, как он предполагал.