Возвращение в Пустов - [14]

— Лютый песец, — убитым голосом прокомментировал Дима.

— Сочувствую, — сказал мужчина с «дипломатом». — Если женщина что-то вбила себе в голову, бесполезно просить ее изменить решение. У меня и жена такая, и дочь недалеко от яблоньки упала.

— Да понятно.

Дима открыл бумажник и выловил оттуда три сотенных бумажки.

— Эй, дура! — он бросил банкноты Людочке. Две, крутясь, упали на пол, одна спланировала на «дипломат». — Это подарок от меня!

— Мне не нужно, — сказала девушка, прижимаясь к Шумеру.

— А как жить будете?

Дима порывисто встал и собрал деньги.

— Возьми, блин!

Он вырос перед Людочкой, рассерженный и взведенный. Сотенные тряслись в руке, трепетали крыльями с зеленоватым отливом.

— Мы возьмем, — поднял глаза Шумер.

— Ты, блин, не суйся! — брызнул слюной Дима. — Я не тебе, я ей! Нарисовался тут, иисус с побитой рожей.

— Мы возьмем, — повторила за Шумером Людочка.

Она сунула банкноты в карман пальто.

— Спасибо, — сказал Шумер.

— Вот не надо, да?

Дима, посмотрев на лежащего на верхней полке парня, с независимым видом рухнул на свое место.

— Вы лучше, чем казались мне изначально. Поберегите себя в Пустове, — сказал Шумер.

Дима усмехнулся.

— Я там не задержусь.

Он отвернулся к окну, за которым прекратили мелькать дачные участки и потянулась то ли промзона, то ли остатки былого, социалистического еще, колхозного хозяйства. Длинные здания из серого силикатного кирпича с датами постройки в виде выложенных красным кирпичом цифр на фронтонах чередовались с сараями, будками, навесами и проплешинами грязи. Какими-то диковатыми зигзагами, будто сами по себе, отдельно от зданий, летели щелястые, кое-где повалившиеся заборы.

— Может, парень, ты и нас одаришь? — хохотнул старший лейтенант.

— Да пожалуйста, — Дима бросил ему бумажник.

Как от надоевшей безделицы избавился.

— Извини, — старлей, багровея лицом, припечатал, будто гвоздем прибил, пойманный бумажник к столику. — Так с нами обращаться не надо.

— А мне все равно, — сказал Дима.

— Значит, дурак.

— И что?

— Возьмите, — из своих трех сотен Людочка через пространство между полками протянула две. — Вам нужнее.

— Не смей! — Дима перегнулся через мужчину с «дипломатом», пытаясь помешать девушке передать деньги.

— Но ты же не хочешь…

— Блин! — простонал Дима и схватился за бумажник. — Сколько вам нужно? — спросил он Настю. — Просто скажите, сколько.

— Киря, — беспомощно произнесла та.

Старший лейтенант хмыкнул.

— Да ничего нам от него не нужно!

— Пятьсот! — сказал Дима, с шелестом рассыпая купюры.

— Парень…

— Пятьсот пятьдесят! — к сотенным Дима принялся выкладывать десятки. — Пятьсот шестьдесят! Больше не дам. Мне еще на попутку до Телегина нужна хотя бы сотня. Все.

Он отпихнул деньги и словно без сил с опустевшим бумажником сжался в углу.

— Димка, я тебя люблю! — вскрикнула Людочка.

Мужчине с «дипломатом» вновь пришлось сдвинуться, теперь уже в обратном направлении.

— Головокружительные события, — произнес полный пассажир напротив Шумера. — Санта-Барбара.

Шумер улыбнулся.

Девушка в это время притиснулась к своему брошенному было кавалеру, обняла, заползла рукой под куртку:

— Димчик.

— Отстань, — обиженно отозвался Дима. Даже голову прикрыл, приподняв плечо.

— Ну, Дим.

Голос Людочки стал едва слышим. Молодой человек изгибался, пытаясь прекратить путешествие ее руки по своему телу. Сосед с «дипломатом» наклонился к Шумеру.

— Быстро вы потеряли апостола, — сказал он. — Минут за десять?

— За девять минут девятнадцать секунд, — кивнул Шумер.

— Так это…

Сосед умолк, соображая.

Деньги лежали на столе. Зеленели, синели. За окном проскочил еще один переезд, тенью мелькнула высокая труба котельной. Потянулись городские окраины, блеснул золотом низкий церковный купол.

— Подъезжаем! Пустов! — громко объявила, проходя, проводница. — Вещи не оставляем! Стоянка — пятнадцать минут!

Вагон, словно разбуженный ее голосом, наполнился жизнью, звуками. Застучали каблуки, зашелестела одежда. Старуха, прикорнувшая на боковой полке, растолкала едущего с ней мальчика и шагнула к Шумеру:

— Помогите, пожалуйста, вещи спустить.

— Какие? — спросил Шумер.

— А эти, — показала она на раздувшиеся сумки на верхней полке.

Шумер поднялся.

— Все ваши?

— Все мои, мои. Меня встретят.

— Ну, не в проход же складывать?

Шумер пропустил в начало вагона уже собравшегося и стремящегося в тамбур пассажира.

— А вот сюда, — старушка за руку пересадила внука, освобождая боковое сиденье. — Сюда спускайте. И на стол одну.

Шумер сгрузил сумки.

Сумки были тяжелые. В одной, кажется, круглились арбузы. В другой сквозь ткань проступали углы упакованных внутрь коробок. Никто ему не помог, все наблюдали, как он надсаживается, кряхтит и потеет.

Только Людочка старалась не поворачивать голову в его сторону.

— Вот спасибо вам, — сказала старуха.

— Пожалуйста.

Шумер, улыбнувшись, сел.

Поезд замедлил ход. Заскрежетали колеса. За окном отползли назад светлая ограда и вереница голых, опиленных лип. Побежал серый асфальт платформы, потекла по нему желтая предостерегающая полоса. Блеснуло окнами привокзальное кафе. Над деревянной двустворчатой дверью кафе наискосок, вверх, взлетело название. «Чайка». Внутри белели высокие столики, за которыми возможно было только стоять.