Возвращение: Стихотворения - [11]

(1922)

Черный платок

Я надену черный платок,

Его до бровей надвину,

И встану на тот уголок,

И потешу мою кручину.

Еще издали я замечу

Брови строгие, яркий румянец.

И знакомые шаг и плечи.

Сердце бросится в трепетный танец.

Он пройдет, меня не заметит,

А я его взглядом окину,

И что-то на миг осветит,

Приголубит мою кручину.

Побреду я за ним украдкой,

Снег не выдаст меня, пожалеет…

О, с какой пугливостью сладкой

Я буду взглядом его лелеять.

Он захлопнет калитку. Я вздрогну

И, прижавшись к воротам, застыну.

Он не слышит, как в светлые окна

Зазвенела моя кручина.

(1922)

«Я холодную свободу люблю…»

Я холодную свободу люблю,

Холодный свет ослепительный.

Зачем же теперь ловлю

Этот взгляд с жутью томительной?

С прозрачно-холодным покоем

Прощается дух безрадостный.

Куда я смятенье скрою

И страх истощающе-сладостный?

Перед этой верой клонюсь,

Перед этим взглядом суровым,

И руками духа тянусь:

А где веры моей оковы?

Говорю двойными словами

Я, мятежница-амазонка,

А сердце плачет тайными слезами

Пугливой женщины-ребенка.

(1921)

Фарфоровая чашечка

Много глаз на меня смотрело приветливо.

Но твердого взора я не нашла.

В них или ложь змеилась увертливо,

Или дрожала пустая мгла.

И все мне руку жали с опаскою:

Оцарапать боялись тело,

А я ждала сокрушительной ласки,

Крепкую душу выковать хотела.

И встретился мне один с лицом обычным,

В его глазах я прочитала милость.

Я вслед за ним пошла с смиреньем безграничным,

И что с душою моей случилось!

Она фарфоровой чашечкой была,

Раздробил ее молот грубый…

Зачем душистого чая я в чашечку не влила,

Чтобы его пили милые губы.

Мне нужно было душистого чая искать,

А не идти суровыми путями.

Не для фарфоровых чашечек борьба и тоска.

Разбитой чашечке — на сутки память.

(1922)

Старое

Что это такое? Старое слово,

Чувство старое щемящее.

Только мука в этом вечно новая

И старит сердце скорбящее.

Живем мы в старом, становимся старыми

И старую смерть встречаем,

Но тешимся новых мечтаний чарами,

Опьяненно-наивными речами.

А если скажут: какой ты убитый!

Ответь: мне в старом тесно,

Ведь старое чувство бережно скрыто,

О нем никому не известно.

Я сердце душý одной рукою,

Другой поглаживаю с лаской;

А лицо настоящее грустно прикрою

Уверенной лживой маской.

(1922)

Плен

Наверху вы что-то говорили,

А я стояла внизу у двери.

Траурные ткани душу покрыли,

Словно после тяжкой потери.

Окно широкое… свет равнодушный…

На рукаве слеза засияла.

Таясь, чьей-то пленницей послушной

Я внизу у двери стояла.

Издалека спокойными глазами

Меня вы держите в длительном плене,

И никогда не встать мне с вами,

Не встать на одной ступени.

Апрель 1921

«Мой заочный властный учитель…»

Мой заочный властный учитель,

Моих младенческих лет свет,

Теперь вы стали невольно мучителем

Моих беззвездных двадцати лет.

Чего мне хочется — я не ведаю,

И за любовь прощения жду,

И на колени к шептуньям — бедам

Усталую голову я кладу.

Ответа нет. Не будет ответа,

Да и услышать ответ я боюсь.

Утони же, сердце мое, не сетуя,

Влечет ко дну тебя тяжкий груз.

Если б заранее о гибели грозящей

Судьба мне весть подала,

В подземелья, в лесные чащи

От этой встречи я бы ушла.

7 мая 1921

Дом

Синевато-серый дом

Мне давно знаком.

Но теперь я его боюсь,

Иду, тороплюсь.

Эти окна, широкий свет…

Дом глядит мне вслед.

Как лукавый чей-то рот,

Смеется оскал ворот.

Я иду… темнеет в глазах,

Нагоняет меня страх.

Серый дом, я иду, тороплюсь.

Отчего я тебя боюсь,

Отчего ты мне страшен стал?

Серый дом ничего не сказал.

В окна светит нежно тишина…

А я чем-то больна.

(1922)

Умная собачка

На веревочке я сердце водила.

Оно было умной собачкой:

Исправно, послушно служило,

Довольное скромной подачкой.

Я с ним небрежно играла,

Я над ним смеялась звонко.

Оно меня забавляло,

Как игривая юркая болонка.

А теперь… Как больно, как больно!

Потоки крови из раны.

Удивляюсь, смущаюсь невольно: —

Как всё это странно, как странно.

Послушная собачка взбесилась,

Перегрызла веревочку злобно,

Глубоко мне в тело вцепилась…

Вот тебе и сердце удобное!

(1922)

Губительный цветок

Я женщина — твердый воин.

А в сердце вырос цветок.

Он душист, нежен и строен,

Но, право, очень жесток.

Испортил он мне полжизни,

Его бы выдернуть прочь,

Да ведь кровь из сердца брызнет,

И никто не сможет помочь.

В сердце средь битвы мучительной

Я слышу острый толчок.

Это цветок губительный

Глубже пророс на вершок.

Что делать с цветком, я не знаю.

Как хочешь решать изволь.

Растет он — сердце терзает,

А вырвать — ведь та же боль.

Я — женщина, твердый воин,

А попала цветку во власть.

Кем всё это подстроено,

Откуда эта напасть?

(1921)

Последняя жертва

Я боюсь неожиданных встреч,

Я насмешливых взглядов боюсь.

Помолюсь я тому, помолюсь,

Кто сумел мое сердце рассечь.

Где смиренный цветок стыда?

Облетели его лепестки.

Равнодушным движеньем руки

Отвергнут сердечный мой дар.

И мой взор, улетавший ввысь,

Затемнил, отуманил страх.

И вещаний слова на устах

Догорели, едва зажглись.

Грядущая, ты не суди

Рабской нежности жертву последнюю.

Величавей, бесстрашней, победнее

Ты на царство своё приходи.

(1922)

Две нежности

В моем сердце мятеж и споры;

Ведут две нежности бой.

Я вырву сердце скоро

И зарою в земле сырой.

Одна стремится гордо

Меня с тобой сравнять,

Непрестанно шепчет: будь твердой,

Посылает в битву меня.

— Зачем перед взорами милыми