Возвращение к легенде - [44]

«В какой-то мере, — пишет Ю. К. Стрижков, — к обороне Перемышля относится и запись Гальдера от 28 июня 1941 года. В ней говорится: «На фронте группы армий «Юг» создается впечатление, что противник предпринял лишь частичный отход с упорными боями за каждый рубеж, а не крупный отход оперативного или стратегического масштаба…»

И, уже от себя, Стрижков добавляет:

«Я думаю, вам понятно, о чем идет речь?»

Да, мой друг, мне понятно!

Все, кроме одного: почему об этом подвиге мы молчали почти четверть века? Почему?

Итак, я теперь знал не только главные этапы подвига, но и его продолжительность: сорок шесть дней. Сорок шесть дней жесточайших боев с врагом, которому генерал Снегов и его люди дали сразу же, с первого дня, почувствовать, что численное и техническое превосходство еще не предрешает победу.

Однако это было лишь начало войны, когда никто из врагов не решался делать выводы, противоречащие заранее сложившимся концепциям своего фюрера. Все исправно служили ему — и тот же Рунштедт и тот же Гальдер… Но их вера в успех уже пошатнулась. Поэтому, боясь за свои чины и за свою жизнь, они прятали свои сомнения за туманными оговорками. «Создается впечатление…», «возникает надежда…» — так писали они, вместо того чтобы сказать прямо: «Этот народ победить нельзя!» Пресловутая «солдатская честность» понадобилась им потом, после, когда «великий фюрер» уже гнил в земле и они, пытаясь от него отмежеваться, стали кричать о своих прежних, никому не известных «предупреждениях» и «прогнозах». Поздно! Ни им, ни другим запоздалым пророкам история никогда не простит их трусости, ибо она обошлась в миллионы жизней и тысячи разрушенных городов… Теперь они оправдываются, что тогда, мол, их «могли не понять», что они «сохраняли себя для своего отечества и своего народа». Тоже ложь! Ни отечеству, ни народу не нужны эти недокаявшиеся грешники. Народу всегда нужна правда, тем более та правда, которая может помочь остановить зло!

А где же те герои, что дали врагу этот первый и, как мы видим, не забытый им «толчок по мозгам»? О некоторых из них я уже знал — об одних больше, о других меньше… Маслюк, к сожалению, не ошибся: генерал Снегов умер, Дементьев тоже. Подполковника Тарутина и комиссара Уткина, успевшего вернуться из отпуска к началу «марша сквозь смерть», убило за Уманью…

Но многие остались в живых! Мне рассказали, что начальнику штаба дивизии полковнику С. Ф. Горохову и начальнику артиллерии полковнику П. Д. Романову удалось провести через линию фронта подразделения обслуживания и личный состав чуть ли не целого артполка. И тут я еще раз вспомнил того бойца, который прорвался из окружения и был направлен в наш полк под Киевом. Его дивизия не погибла, таких, как он, были сотни, а может быть, тысячи…

Вскоре я нашел ответ на еще один свой вопрос.

В книге о пограничниках, которую дал мне Патарыкин, был очерк «На холмах Перемышля», написанный писателем Владимиром Беляевым. В этом очерке говорилось и о Патарыкине, и об Орленко, и о Поливоде… И дважды мелькало упоминание о каком-то безымянном «генерал-майоре регулярных войск», которого автор представляет читателю как «общевойскового начальника».

Меня заинтересовало: кто этот генерал? Вероятно, Снегов?.. И вот я ищу писателя. Но это легче сделать: у нас есть общие знакомые, общие друзья. Один из них, прогуливаясь вместе со мной в вестибюле Московского дома литераторов, показывает мне на высокого красивого мужчину с пышной седоватой шевелюрой и блестящими, как у юноши, глазами.

Подхожу. Знакомлюсь. Мы садимся за столик.

Да, он писал о Перемышле и, возможно, будет писать еще, но не теперь: сейчас он работает над большим романом, а потому готов приветствовать каждого, кто хочет рассказать об этой героической обороне.

— Огромная тема! А главное — почти нетронутая! — возбужденно говорит Беляев. — С какой стороны ни подойди к ней, она везде сверкает.

Мы чокаемся, выпиваем по рюмке.

— Владимир Павлович, — спрашиваю я, — какого генерала вы имели в виду?

— Как какого? Командира девяносто девятой дивизии!

— Но командиров было два. И оба полковники.

— Не может быть!

— Нет, может.

Я достаю из портфеля журнал со статьей Ю. К. Стрижкова, показываю:

«Боем руководил командир дивизии полковник Н. И. Дементьев, а после тяжелого ранения — его заместитель полковник П. П. Опякин».

Владимир Павлович дважды перечитывает строчку, удивленно пожимает плечами.

— Странно… Откуда он взял эти сведения, ваш историк? Насколько мне известно, девяносто девятой командовал этот… генерал-майор Власов.

Теперь уже я удивляюсь.

— Какой Власов?

— Тот самый. Будущий предатель. Вообще в свое время мне сказали: эту дивизию лучше не упоминать. — И, хитро прищурившись, спрашивает: — А в «Историю Великой Отечественной войны» вы не заглядывали?

— Нет.

— Вот то-то! А это самый капитальный труд! «Вы не читали «Гамбургскую драматургию»?»

Он смеется, пытаясь успокоить меня шуткой.

— Не огорчайся, пей! За то, чтобы я ошибся…

На другой день я иду в библиотеку.

Библиотекарша кладет передо мной шесть толстых томов.

— Какой год вас интересует?

— Тысяча девятьсот сорок первый.

— Тогда вот этот.