Возвращение блудного сына - [56]

Весной Маша свела знакомство с артелью. Сорвался и зашагал однажды за нею парень, неловкий и тихий, с быстро вспыхивающей улыбкой. И дрогнула ее душа. Он был похож на того командира — ясный и спокойный, с простыми и сердечными разговорами. К тому же без памяти любил кино.

Ударил ветер, сдул со стола карты с гаданием, ударил наискось, наверняка, закружил, затрепал тюлевые занавески. Пришла, пришла наконец сладость любовная — Коля, Коленька, — а гордилась-то поначалу, гордилась, не допускала, после ревела в подушки, дура, металась по одинокой квартире. Даже дом свой не показывала, боялась: вдруг стоит, нетерпеливо покуривает у крылечка Сашичка, милый друг, страшный человек. И лежит пистолетик в кармашке у мила друга Сашички, — ее-то он не тронет, не посмеет небось — ах, Коля… Не дай бог. И узнать про любовь к Коленьке не дай бог Черкизу. А все-таки узнал, проглядела, не уберегла, голова садовая. Заявился как-то ночью, только-только пришла она со свидания. Сказал:

«Прошел слух, драгоценная Марья Аверьяновна, что приключился с вами некий романец?»

Она сразу ослабела, села на стул, но, собравшись с силами, зашептала:

«Тебе-то что? Твое дело, казалось бы, и совсем сторона».

«Ах, ах! — удивился Черкиз. — Человек посвятил вам жизнь — и вдруг такой несчастливый случай…»

Она хотела упасть ему в ноги, однако сдержалась. На ватных ногах, по-утиному переваливаясь, засеменила по горнице, выкликая:

«Ты не тронь его, Сашка! Слушай, слушай, Сашка, ты не тронь его! Все грехи твои отмолю, покрою. Да разве ж я о чем тебя просила, ну, скажи? Господи, господи! Да ведь ты его не тронешь, верно, Сашка?!»

Мартынов засмеялся и ушел.

Больше он не появлялся. И от этого страх Лебедяевой еще более усилился. Стали проходить возле дома невиданные раньше в этих краях парнишки в кепках и рубашках-бобочках, приставать к соседским девчонкам. Доведенная до безумия постоянным страхом, бессонными ночами, любовью к Коленьке, которому постоянно грозила месть Черкиза, Маша решилась на жест крайний и истерический: отправилась в ресторан, спрятав в ридикюль небольшой кинжальчик, купленный у похмельного типа на рынке. Она твердо знала, что произойдет, когда они вместе выйдут из ресторана и направятся к ее дому. Надеялась на встречу, а ее не произошло. Произошла — только совсем не с тем, с кем думала, а с этим пухлогубым парнишкой, Купидоном из губрозыска. И ему тоже нужен Черкиз, ни больше ни меньше. Но одно дело — самой избавиться от навалившегося страха, какими бы последствиями это избавление ни грозило, совсем другое — совершить это чужими руками. Ведь тогда выходит уже не избавление, а подлость…

Такими мыслями мучилась Маша, сидя на скамеечке темной ночью с тихо насвистывающим агентом уголовного розыска Семеном Кашиным. Он чиркнул спичкой, прикуривая, но, увидав лицо Лебедяевой, поспешно загасил ее. Она опомнилась, встрепенулась, ощутив себя в шевелящей листьями темноте.

Как можно было уйти, оставить его! Придет сейчас домой, а он лежит застреленный, в лице смертная мука, рука прокушена от ужасной боли… А мальчонка? Ох, боже!

— Слушай, Купидон, — простонала она, — ты в бога веришь?

— Нет, не верю, — ответил Семен.

— А душа-то, душа-то хоть есть?

— Душа? Душа, думаю, есть.

— Она умрет с нами?

— Душа бессмертна, — убежденно произнес он.

— Ну, если так — слушай…

32

Из газеты:

В МИРЕ НАУКИ

Учеными установлено, что пределом скорости, какую может достигнуть человек, будет скорость 500 верст в час.

При скорости больше, чем 500 верст в час, в организме происходят губительные изменения и сдвиги, ведущие к немедленной смерти.

Следовательно, достижение скорости свыше 500 верст в час невозможно не только по техническим, но и медицинским причинам.

А ГДЕ КУЛЬТУРА?

На скамейке в театральном саду молодежь. В нарядах — отважная независимость: сапоги и валяные галоши в сочетании с женской ножкой с французским каблуком… Нужно полагать — второступенцы.

Ведут беседу:

— Миша… пфу-пфу… я тебя… фу-пфу… сегодня… фу-фу… ночью… пфу… видела во сне.

— Го… пфу… я счастлив.

— Эй ты, кудрястый, семя есть?

И брюнетистая отроковица страстно хлопает по оттопыренному карману обладателя «семя» и шевелюры.

Круговое угощение. Компания в припадке коллективного творчества споро лузгает семечки. Шелуха летит по сторонам, застилая густой пеленой дорожки, траву и прохожих.

Дикари! Свое собственное благополучие загаживают, замусоривая общественные места.

Арнольд

С утра Семен вразвалочку, попыхивая стрельнутой папироской, отправился шататься по губрозыску. С видом благодушным и расслабленным. От него отмахивались, даже выгоняли, но он снова втирался в кабинеты и все рассказывал сюжет какого-то нудного водевиля. «О Карабосса!» — кричал Семен. Он был счастлив и не понимал, почему товарищи его занимаются всякими неинтересными делами, вместо того чтобы ликовать вместе с ним. Он забыл, что еще вчера сам был таким. Помнит ли удачник прошлые горести!.. Кашин опьянел от тайного посула, данного ему Лебедяевой. Посула немаленького: в случае удачи это давало самого Черкиза, Семен всячески оттягивал миг наивысшего своего торжества-доклад Войнарскому — и, расхристанный и сияющий, отправился в конце концов перевести торжествующий дух во двор губрозыска. Во дворе, под останками окончательно разломанного локомобиля, мирно сидел и грыз сухарь нищий Бабин, а на самом солнцепеке шлепал губами, распластавшись на пузе, дурак Терешка. Семен подошел, опустился рядом. Нищий, не обратив внимания, продолжал свой разговор: