Возвращайтесь, доктор Калигари - [43]

– Что же касается его отношений с тобой лично, – продолжал цирюльник, – то они, в сущности своей, – что-то вроде отношений Я-Ты, если ты меня понимаешь. И ты должен рулить ими с полным осознанием последствий. В конце концов, человек переживает только самого себя, говорил Ницше. Когда ты сердишься на Президента, ты переживаешь лишь себя-в-ярости-на-Президента. А когда между вами все о'кей, ты переживаешь себя-в-гармонии-с-Президентом. Классно и здорово. Но, – сказал Камбуз, намыливая, – ты хочешь, чтобы отношения между вами были таковы, что ты переживал бы Президента-в-гармонии-с-тобой. Тебе хочется его реальности, въехал? Чтобы ты смог вырваться из ада солипсизма. Снять чуточку с боков?

– Все знают язык, кроме меня, – раздраженно вымолвил Питерсон.

– Послушай, – сказал Камбуз, – когда ты говоришь обо мне с кем-то другим, ты ведь говоришь «мой цирюльник», правда? Еще б не говорил. Точно так же я смотрю на тебя как на «моего клиента», въехал? Но ты сам же не считаешь себя «моим» клиентом, а я не считаю себя «твоим» цирюльником. О, ад еще тот. – Бритва выкидным ножом полоснула по затылку Питерсона. – Как сказал Паскаль: «Естественное несчастье нашего смертного и хилого состояния так убого, что, когда мы рассматриваем его пристально, утешить нас не способно ничто».

Бритва ракетой просвистела возле уха.

– Слушай, – сказал Питерсон, – а что ты думаешь об этой телепередаче, называется «Кто я?»? Видел когда-нибудь?

– Честно говоря, – ответил цирюльник, – отдает она библиотекой. Но они тех людей обрабатывают будь здоров, точно тебе говорю.

– В каком смысле? – возбужденно спросил Питерсон. – Чем обрабатывают?

Простыню сдернули и встряхнули с резким хлопком.

– Об этом даже говорить – ужас, – сказал Камбуз. – Но большего они и не заслужили, только эти крошки.

– Какие крошки? – спросил Питерсон.

В тот вечер высокий человек, по виду – иностранец, с открытым выкидным ножом в руке, размером с мясницкий, вошел в студию, не постучав, и сказал:

– Добрый вечер, мистер Питерсон, я котопьянист, не хотели б вы послушать что-нибудь эдакое?

– На котопьяно? – ахнул Питерсон, отпрядывая от ножа. – О чем вы? Чего вам?

Биография Нолде соскользнула с его колен на пол.

– Котопьяно, – сказал гость, – это инструмент дьявола, дьявольский инструмент. Не нужно так потеть, – сокрушенно добавил он.

Питерсон попробовал храбриться.

– Я не понимаю, – сказал он.

– Позвольте объяснить, – любезно сказал высокий человек, по виду – иностранец. – Клавиатура состоит из восьми котов – окотавы, – заключенной в корпус инструмента таким образом, что наружу выступают только их головы и передние лапы. Исполнитель нажимает на соответствующие лапы, и соответствующий кот реагирует – неким взвизгом. Кроме того, существует возможность тянуть их за хвосты. Тянохвост – или, вероятно, мне следует назвать его хвостянистом, – (он неискренне улыбнулся), – располагается в задней части инструмента, где и находятся хвосты. В нужный момент тянохвост тянет за нужный хвост. Хвостовые ноты, разумеется, довольно-таки отличаются от лапных нот и производят звуки в верхнем регистре. Вы когда-нибудь видели подобный инструмент, мистер Питерсон?

– Нет, и я не убежден, что он существует, – героически ответил Питерсон.

– Есть превосходная гравюра начала семнадцатого века работы Франца ван дер Вингаэрта, мистер Питерсон, где изображено котопьяно. На котором, кстати, играет человек с деревянной ногой. Осмотрите мою собственную ногу. – Котопьянист поддернул штанину, и появилась ногоподобная штуковина из дерева, металла и пластика. – А теперь не желаете ли сделать заявку? «Мученичество Св. Себастьяна»? Увертюра к «Ромео и Джульетте»? «Праздник для струнных»?

– Но почему… – начал Питерсон.

– Котенок плачет и хочет молока, мистер Питерсон. А стоит котенку заплакать, котопьянист заиграет.

– Но это не мой котенок, – резонно возразил Питерсон. – Этот котенок мне просто навязался. Я пытался отдать его в хорошие руки. Я даже не уверен, здесь ли он до сих пор. Я не видел его с позавчера.

Появился котенок, с упреком взглянул на Питерсона, после чего потерся о механическую ногу котопьяниста.

– Секундочку! – воскликнул Питерсон. – Все это подстава! Этого кота здесь не было два дня. Чего вам от меня нужно? Что я должен делать?

– Выбор, мистер Питерсон, выбор. Выбрав этого котенка, вы избрали способ столкновения с тем, что вы не, так сказать, котенок. Сделали усилие со стороны pour-soi[17] для…

– Но это он меня выбрал! – воскликнул Питерсон. – Дверь была открыта, я и опомниться не успел, а он уже лежал на моей кровати под армейским одеялом. Я к нему никакого отношения не имел!

Котопьянист воспроизвел свою неискреннюю улыбку снова.

– Да, мистер Питерсон, я знаю, знаю. Все, что происходит с вами, – один гигантский заговор. Я такое уже слышал сотню раз. Но котенок здесь, разве нет? Котенок рыдает, разве нет?

Питерсон посмотрел на котенка – тот плакал огромными тигриными слезами в пустое блюдце.

– Послушайте, мистер Питерсон, – сказал котопьянист, – послушайте!

Лезвие громадного ножа прыгнуло обратно в рукоять, издав дынц! – и началась отвратная музыка.