Возрождение - [30]

Как я проклинал себя за глупость, которую сделал, не спросив самое мисс Шарп о ее адресе. Не знает ли его Буртон? Как глупо, что я не подумал об этом раньше!

— Буртон, в Булонском лесу я видел мисс Шарп и ее семью. Не знаете ли вы случайно ее адрес? Я хотел позвонить и узнать благополучно ли они добрались домой.

Буртон видел мое беспокойство и поторопился с ответом.

— Они живут в Отейле, сэр Николай, но только я не могу сказать точно где именно. Кажется, что мисс Шарп не очень хотелось дать мне адрес. Она сказала, что мне он не понадобится и что они скоро переезжают.

— Соедините меня, насколько только можно скорее, с герцогиней де Курвиль.

Буртон сделал это тотчас же и однако это казалось так долго.

Нет, герцогиня была в своем имении, куда повезла новую партию выздоравливающих, и вернется не раньше, чем среди недели, да и то не наверное.

Я почти выругался вслух.

— Это говорят из самого дома или от консьержа, Буртон, спросите в обоих местах, не знают ли они адреса мисс Шарп, которая приносила в лазарет бинты.

Конечно, за это время телефон разъединили и для нового соединения понадобилось добрых десять минут, а за это время я готов был кричать от лихорадочного беспокойства и боли.

Никто ничего не звал о «миисс Шиирп».

— Миисс Шиирп… о нет. Так много дам приносят бинты.

Я овладел собой, насколько смог, и уселся в кресло.

Через несколько минут Буртон принес мне бренди и соду.

— До обеда еще недостаточно прояснится, чтобы вернутся в Версаль, сэр Николай, — сказал он и кашлянул. — Я думал, что может быть вам доставит удовольствие, если кто-либо из ваших друзей зайдет пообедать с вами. Если вы расположены к этому, Пьер может принести все из ресторана.

Кашель означал, что Буртон знал, что я ужасно расстроен, и, в подобных обстоятельствах, развлечь меня было меньшим из двух зол.

— Приглашайте кого хотите, — ответил я и осушил принесенный им стакан.

Через полчаса Буртон, сияя, появился передо мной. Все это время я просидел в кресле, слишком утомленный даже для того, чтобы испытывать боль.

Он звонил повсюду, но в городе никого не было, когда, наконец, в Ритце, где консьерж знает всех моих друзей, ему сказали, что вчера приехала миссис Брюс (Нина), одна, — его соединили с ее комнатами, она будет здесь в восемь и очень рада пообедать.

Нина! Меня охватила приятная дрожь. Нина и без Джима!

Огонь в камине ярко горел и занавеси были спущены, когда вошла Нина, свежая, как роза.

— Нина, дорогая, вот радость! Дай-ка мне взглянуть на тебя и посмотреть, что сделал брак.

Нина отступила и рассмеялась.

— Все, Николай, — сказала она.

Мною овладело чувство зависти — щиколотка Джима останется неподвижной на всю жизнь, — тяжело, что один глаз составляет такую разницу. Нина влюблена в Джима, но ни одна женщина не сможет влюбиться в меня.

Ее лицо стало мягче и вообще она была все привлекательнее.

— Ты великолепно выглядишь, Нина, — сказал я ей. — Мне хотелось бы услышать обо всем этом.

— Услышишь после обеда, — и, когда я вставал с кресла, она подала мне костыль.

Пьер получил вполне приличную еду, а во время обеда и после него, когда мы курили в гостиной, Нина сообщала мне все новости об оставшихся дома друзьях. Она говорила, что все они до единого усиленно работали.

— Удивительно, как только у них хватило постоянства, — заметил я.

— О, ничуть. Мы, как нация, — люди привычки, а война теперь вошла у нас в привычку. Многие из нас работают из чувства долга и патриотизма, другие потому, что они боятся того, что о них станут говорить, некоторые потому, что рады израсходовать избыток энергии. Кончается тем, что все вовлечены в это, и ты себе представить не можешь, Николай, как божественно после долгого, скучного дня вернуться домой и найти там человека, который ждет тебя, и знать, что все остающееся время до следующего дня проведешь вместе с ним.

— Нет, я не могу представить себе этого, Нина.

Она внезапно взглянула на меня.

— Милый мальчик, почему ты тогда не женишься?

— Я сделал бы это, если бы был уверен, что обеспечу себе счастье, но ты забываешь, что женщина может чувствовать ко мне только жалость, а не любовь.

— Я не совсем уверена в этом, Николай, — и она испытующе посмотрела на меня. — Ты изменился с того времени, как мы виделись в последний раз, в тебе нет больше такой горечи и сардоничности. У тебя, также, все еще есть «оно» — то привлекательное свойство, у которого нет названия, но которое, я уверена, играет большую роль в любви.

— Так ты думаешь, что у меня есть «оно», Нина?

— Да, ты хорошо одет и говоришь такие интересные вещи. Да, положительно, Николай, теперь, когда ты не так мрачен… я уверена…

— Какая жалость, что ты не открыла этого до того, как избрала Джима, Нина.

— О, Джим совсем другое. У тебя гораздо больше ума и с тобой было бы совсем не так легко жить.

— Хорошо идет, Нина?

— Да, чудесно, поэтому я и приехала в Париж одна. Я знала, что это будет хорошо для него, а кроме того, хотела отдохнуть и сама.

— Я думал, что ты вышла замуж, чтобы найти отдых.

— Ну если ты хочешь, чтобы мужчина был «влюблен», а не просто «любил» бы тебя, приходится действовать обдуманно, а это не может быть отдыхом, в особенности, когда сама любишь его. Когда я только колебалась между Джимом и Рочестером, я не задумывалась над тем, как я веду себя с ними. Видишь ли, тогда я была еще недостигнутой и желанной, но коль скоро я избрала одного из них, у него уже есть время подумать, так как он не должен сражаться за меня, а поэтому я должна давать ему пищу для размышлений, которая была бы ему интересна. Не так ли?