Возрождение - [28]

Сделав несколько шагов она вернулась.

— Могу я попросить Буртона отдать мне хлебные карточки, которые я одолжила вам в четверг? — сказала она. — Теперь никто не может щедро обходиться с ними, не правда ли?

Я был в восторге от этого. Я был в восторге от всего, что задерживало ее со мною на лишнюю минуту.

Жадными глазами я следил за тем, как она исчезла по направленно к отелю, а затем я, должно быть, задремал на время, так как была уже четверть пятого, когда я вернулся обратно в свою гостиную.

А затем, когда я сидел уже в кресле, раздался стук в дверь и вошла она с чековой книжкой в руках. Прежде, чем я открыл ее или даже взял ее в руки, я уже знал, что случилось что-то, что снова изменило ее.

Ее манеры снова были полны ледяного почтения служащей, все дружелюбие, выросшее в последние два или три дня, совершенно исчезло. Я не мог вообразить почему.

Она открыла чековую книжку и протянула мне для подписи перо, я подписал около дюжины заполненных ею чеков, отрывая их один за другими по мере того, как подписывался. Она молчала и когда я кончил, взяла их, сказав вскользь, что принесет заново переписанную главу во вторник, а теперь должна торопиться, чтобы поймать поезд — и прежде, чем я успел ответить, вышла из комнаты.

Меня охватило ужасное чувство подавленности. Что бы это могло быть?

Машинально я взял чековую книжку и стал перелистывать ее, когда мои глаза упали на корешок, на котором она случайно открылась. Он был заполнен не почерком мисс Шарп, несмотря на то, что это была книжка, предназначенная для хозяйственных расходов и обычно находящаяся у Буртона, а моим собственным и на нем было написано так небрежно, как я всегда записываю свои личные расходы: «Сюзетте — 5000 франков» — и число последней субботы, а когда я повернул страницу, следующий был — «Сюзетте — 3000 франков», и число понедельника.

Ирония судьбы. По невниманию я в те два дня употреблял эту чековую книжку вместо моей собственной.

X.

Для меня бесполезно подробно останавливаться на более, чем досадном, обстоятельстве перепутанных чековых книжек. Такие вещи — судьба, а я начинаю верить, что судьба это ничто иное, как отражение наших собственных действий. Если бы Сюзетта не была моей подружкой, я не дал бы ей восьми тысяч франков, но так как она была ею и я сделал это, то я должен понести последствия.

В конце концов… мужчина… Ах, да к чему писать об этом. Я так взволнован и разозлен, что у меня нет слов.

Сейчас воскресное утро, а среди дня я найму за баснословную цену единственный автомобиль, который можно достать здесь, и отправлюсь в Париж. Я хочу взять некоторые книги из своего книжного шкафа — да и интерес к здешним местам как-то пропал у меня. Но с утра я схожу в церковь и прослушаю мессу. Я чувствую себя так скверно, что музыка может успокоить меня и дать мне силу забыть все о мисс Шарп. Во всяком случае, в римско-католической церкви царит приятная умиротворяющая атмосфера. Я люблю французов. Если подходить к ним правильно, они действуют, как лекарство — они полны такого здравого смысла и чувствительность у них является только орнаментом и отдыхом, никогда не вмешиваясь в практические жизненные требования. Невежественные люди говорят, что они истеричны и слишком страстны. Ничего подобного. Они верят в материальные вещи и в «красивые жесты». Когда они нуждаются в религии, они воспринимают утешающую молитву, наслаждаясь, тем временем, всем, что попадается им на пути, и философски перенося неприятности.

____________________

Теперь я жду автомобиля я стараюсь быть терпеливым. Месса принесла мне пользу. Я сидел в углу, поставив костыль рядом, а церковь сама беседовала со мной. Я старался представить ее себе во времена Людовика Пятнадцатого — и могу сказать, что она выглядела также, только грязнее. Жизнь была полна этикета, распорядка и церемоний, приводивших в большее раздражение, чем что-либо теперь, но зато, нас опередили их манеры и чувство прекрасного. Vive la France!

Ко мне подошел маленький ребенок и посидел рядом со мною минут десять, сочувственно поглядывая на меня и на мой костыль. Я услышал, как он прошептал матери:

— Ранен на войне. Как Жан.

Орган был не так уж плох — и прежде, чем выйти, я почувствовал себя спокойнее.

В конце концов, со стороны мисс Шарп нелепо с таким отвращением относиться к Сюзетте. В почти двадцать четыре года — и живя, к тому же, во Франции, — она должна знать, что существуют Сюзетты, — и я уверен, что она ни в каком отношении не ограниченна. Что могло настроить ее так критически? Если бы она лично была заинтересована мною, это было бы иначе, но, при ее теперешнем полном безразличии, какое значение это может иметь для нее? Когда я пишу это, во мне снова поднимается гнев и возмущение, я принужден напоминать себе, что я снова в окопах и не должен жаловаться.

Я заставлю Буртона узнать, правда ли Корали живет здесь, и устроить так, чтобы она сегодня пообедала со мною. Корали всегда претендовала на то, что испытывает ко мне слабость, даже, когда была очень занята другими.

Понедельник.

Воскресенье было знаменательным днем.

Я поехал по скверной дороге Буа де Марн потому, что там такие прелестные деревья, а затем через парк Сен-Клу. Даже в военное время эти удивительные люди могут наслаждаться свежим воздухом.