Возраст дожития - [101]

– Ладно, с ним более или менее ясно, а что с участковым вы не поделили?

– А твой «участковый», старик специально это слово произнес издевательски, не ментом был, а сволочью последней. Это же надо додуматься, в соседней деревне траву свою поганую продавать, я сперва не знал ничего. Свояк рассказал, он там живет. Они вначале никак понять не могли, что с мужиками делается. И не пахнет от них водкой, а мозги совсем разжижились. Потом стали соображать, откуда такая напасть, а когда один из этих мужиков стал орать как сумасшедший и чертей ловить, тут до них и дошло. Что больно часто у них под вечер стал Сергей появляться, а что ему там делать? Вот то-то и оно, полюбовницы у него там не было, да ему Люська и не позволила бы, друзей тоже, в магазин ихний зайдет, тихо переговорит с хозяином, и в подсобку. А уж что они там делали, неизвестно. Все это я бы пережил, может, написал бы куда следует и все, но стали пацаны лет десяти странно себя вести. А уж когда я у нас в деревне такое заметил, все, терпение мое кончилось. Да еще тут Клавдия со своей местью, ну, думаю, баба смогла, а я не смогу, что ли? Пришел я к нему утречком пораньше, сперва хотел поговорить по-хорошему, а потом передумал. Он мужик взрослый, чего ему прописные истины повторять, не стал я с ним разговаривать, подошел сзади, накинул петлю на шею и придушил как бешеную собаку. Вот и весь мой сказ, Нину, жену мою, жалко, она совсем нервная стала от всех этих событий. Ты не думай, она ничего не знала. Коли знала бы, то меня на такое дело не пустила никогда. Я с ней пятьдесят три года прожил, знаю. Теперь буду доживать в тюрьме. Ничего, жил я человеком и умру, ни о чем не жалея.

– Веришь, Егор, у меня по спине мурашки до сих пор бегают, это как же надо было перелопатить наш народ, чтобы нормальные люди стали убийцами!

Прошло семь месяцев. Саша обосновался в общежитии при местном ОВД, перезнакомился со всеми сотрудниками, часто выезжал по вызовам на места преступлений. Но произошедшее в их деревне нет-нет да и отзывалось какой-то то ли болью, то ли недосказанностью в душе. Первое время он вообще ни о чем другом не мог думать, потом тяжелое впечатление стало стираться из памяти, и только иногда, если попадалось отдаленно похожее преступление, вся муть поднималась со дна души. Чаще всего им приходилось выезжать на пьяные разборки. К концу весны ему стало невыносимо тяжело видеть бесконечно тупые и пьяные лица людей, которые были его согражданами. Себе парень признавался: очевидно, он выбрал не ту профессию. Но другого способа помогать людям он пока не видел. Егор продолжал работать в Москве, ежедневно приезжал домой и чем возможно, помогал матери. Правда, времени на это оставалось немного, но он старался. Однажды Саша встретил дочь Клавдии Степановны на улице.

– А ты что тут делаешь? Работаешь или за покупками?

– Работаю, обед у нас сейчас, я пока закончила, теперь только во второй половине дня, если новые звонки поступят. Правда, сейчас много звонят, какая-то новая зараза появилась, Люди десятками в больницу попадают, в Москве и того хуже, там, говорят, вообще кучу ограничений ввели, скоро у нас будет.

– Ты в «красной зоне»?

– Нет, у меня же маленькая дочь, и к маме надо ездить. Саш, я ведь недавно была у нее.

– Как она, держится?

– Сдала немного, но пока ничего. Мы с ней долго говорили, и знаешь, что она рассказала? Оказывается, я, когда не в себе была, все повторяла, что убью тех, кто моих родных сгубил. Она, как я поняла с ее слов, мне вначале рассказала, все о том разговоре между Ребровым и Ильей, это уж потом я впала в беспамятство. Ну она и думала, что их Бог накажет, даже в церковь ходила, просила Бога наказать преступников. Только ему, видно, не до нас. Потом она смирилась с мыслью о том, что у нас с ней только Машенька, братик ее да Юрий Степанович остались. Два года она ко мне ездила, гостинцы возила, а незадолго до выписки я ей говорю: Найду тех мерзавцев и покараю сама. Я же и правда так говорила, у меня когда в голове все нормально было, так я все помнила. Только память какая-то была странная. То помнила все, а то дырка как будто образовывалась, пробел. Потом и это прошло, меня хорошо лечили, и хорошо, что я Елену Александровну встретила, повезло, она как только мной занялась, так у меня сразу голова стала лучше соображать.

– То есть получается, Клавдия Степановна боялась за тебя, потому решила сама стать мстителем?

– Получается так. Я у нее теперь в таком долгу, что никогда мне его не отдать. – На глаза Юли навернулись слезы, но она быстро их стерла.

– Ты сейчас кем работаешь, врачом, как раньше? – Саша решил сменить тему, пока она совсем не расстроилась.

– Не совсем, я сейчас на «Скорой помощи» фельдшером подрабатываю. Чтобы опять врачом работать, мне еще надо полную реабилитацию пройти, а потом переаттестацию. Это не раньше, чем через год будет.

– А тебе инвалидность не предлагали?

– Я отказалась, хоть врачи и настаивали, но с таким диагнозом никуда не возьмут, а мне дочь растить еще. Дядя Юра женился, точнее, он живет с Диной Андреевной, она мне очень помогла и в «Скорую» фельдшером пристроила. Только благодаря ей я не получила эту поганую инвалидность, все-таки два года в психушке, это же не просто так! Да, твой Егор за мной решил ухаживать, я ему говорю: с ума сошел? Ты моложе почти на десять лет. Только ему это все равно, прилип как банный лист. Каждый день Машке привозит что-нибудь из Москвы. Избалует девчонку совсем, она уже и так его папой зовет, хоть, видит Бог, я ни разу ей ничего подобного не говорила.