Возникновение и развитие научного факта - [23]

Когда я отбирал эту иллюстрацию для данной работы, у меня появилось искушение противопоставить ей для сравнения «правильный» рисунок, который соответствует действительности. Просмотрев современные анатомические атласы и учебники по гинекологии, я нашел в них множество прекрасных иллюстраций, но среди них ни одной, которая соответствовала бы действительности; все они соответствующим образом препарированы, схематичны, почти символичны, все подогнаны под теорию, но не соответствуют природе. В учебнике по технике анатомирования я нашел даже фотографию, также соответственно стилизованную, с нанесенными стрелочками и линиями для удобства обучения. И я убедился, что не смогу осуществить свой замысел: показать рядом с устаревшим рисунком такой, который соответствует природе. Теорию можно сравнивать только с теорией. Конечно, современная наука основывается на несравненно более развитой технике исследования, на более широком опыте и более основательных теориях. Теперь уже никто не прибегает к сомнительной аналогии между половыми органами мужчины и женщины, нам известно гораздо больше их признаков, чем прежней науке. Но путь от анатомического стола к формулируемой теории все же остается крайне сложным и не прямым, а культурно опосредованным. Чем это яснее, тем в большей степени мы интересуемся такими исторически и психологически обусловленными связями идей, которые ведут нас к их авторам. В естественной науке, и в искусстве, и в жизни нет другого способа быть верным природе, кроме как быть верным культуре.

Любая попытка объявить какой-то конкретный подход единственно верным и правильным не может не быть ограниченной, поскольку она связана с определенным мыслительным коллективом. Стилевые особенности убеждений, как и технические средства, необходимые в каждом научном исследовании нельзя выразить чисто логически. Такая легитимация мнений возможна только тогда, когда она уже не нужна, т. е. в среде людей с одинаковой, соответствующей определенному стилю мышления организацией психики и более или менее одинаковым уровнем образования и профессиональней подготовки.

Беренгар (Berengar) так рассматривает старый спор о месте в человеческом теле, из которого берут начало вены: по Аристотелю, вены исходят из сердца, по Галену — из внутренностей. «Dico tamen […] quod venae non oriuntur пес a corde пес ab hepate, nisi improprie et metaphorice, et dico eas ita metaphorice oriri magis ab hepate quam a corde et in hoc magis teneo cum medicis, quam cum Arist.»[84]. Очевидно, что никакая логически корректная дискуссия здесь невозможна. Мы не признаем подобных «метафорических и фигуральных» источников вен, а признаем, только морфологические, филогенетические или эмбриологические «источники» кровеносных сосудов. Для нас организм — это не собрание метафор и символов, хотя мы не можем привести логические обоснования того, почему мы изменили стиль наших убеждений.

Здесь дело не просто в отсутствии «прямого контакта с природой» во время и благодаря анатомическим вскрытиям — ведь очень часто даже самые абсурдные утверждения сопровождались словами: «как показало вскрытие». Правду сказать, такой контакт действительно был слабым. Врачи, скорее, обращались к древним мнениям, чем к анатомическим вскрытиям, однако это было и основанием, и следствием старого стиля мышления. Тысячи раз цитировавшиеся мнения древних авторитетов для этих исследователей значили больше и были более определенными, чем вскрытия, эта «horridum officium»[85][86].

В это время господствует особая «anatomia imaginabilis», после чего наступает черед чисто морфологической анатомии. Она не могла обойтись без филогенетических, онтогенетических и сравнительных символов[87]. Затем наступает время физиологической анатомии, которая использует физиологические символы и говорит о химических органах, эндокринной системе, ретикулярно-эндотелиальной системе, о системах, которым не соответствуют какие-либо точно определенные органы. Каждый из этих периодов использует в своем стиле совершенно ясные понятия, ибо их ясность — это их сочетаемость с другими присущими данному стилю понятиями. Несмотря на эту ясность, непосредственное общение сторонников различных стилей мышления невозможно[88]. Кто, например, мог бы перевести древнее анатомическое понятие «лоно» [Schoss] на язык современных определений? Где мог бы локализоваться этот мистический орган? Рассмотрев рисунок из научного труда XVII века, перейдем к рисунку XIX века. Когда Геккель (Hackel), этот романтический, вдохновенный рыцарь истины, хотел продемонстрировать свою идею о происхождении человека, он, не задумываясь, использовал одни и те же клише для изображения различных объектов (например, эмбрионов животных и человека), которые, согласно его теории, должны выглядеть одинаково. Его «История естественного творения» прямо-таки кишит тенденциозными, т. е. соответствующими его стилю, иллюстрациями. Стоит только взглянуть на умную морду старого шимпанзе или старой гориллы на рис. ХШ, чтобы сравнить их с ужасными физиономиями австралийских аборигенов или папуасов (рис. XIV).