Возмущение Ислама - [6]

Порой высоко в Небо уносясь,

Почти скрываясь там, в порыве диком,

Порою, как бы выбившись из сил,

Он падал с громким воплем над волнами,

Змею до самой влаги доносил,

Ее терзая клювом и когтями;

Змея к Орлу не уставала льнуть,

Ища — его смертельно ранить в грудь.

11

Какая жизнь, какая сила в смене

Удачи этих сказочных врагов!

От схватки пар, подобный легкой пене,

Повис вкруг них в дыхании ветров;

Летали перья, в воздухе, далеко,

Блестела под когтями чешуя.

Орлиное светло горело око,

Во мгле мерцая, искрилась Змея;

И, где они летели над волною,

Виднелась кровь над пенной глубиною.

12

Каким борьба закончится концом?

Свершится бой, и каждый ровно бьется;

Порой бриллиантовым кольцом

Змея вкруг вражьей шеи обовьется,

Тогда Орел, сдержавши свой полет,

С своим врагом почти уже не споря,

С высот до пенной зыби упадет

И чуть не мочит крыл во влаге моря.

И у Змеи, в приливе торжества.

Вздут гребень и подъята голова.

13

Порою удушающие звенья

Змея разъять готова, чтоб хлестать

Всей силой искривленного движенья

Морскую, ветром схваченную гладь;

Чтобы порвать тяжелые оковы,

Всей шеей мускулистой, взмахом крыл,

Орел, изнеможенный и суровый.

Не раз напряг остаток гордых сил,

И, мнилось, вольный, он среди тумана

Взлетит, как дым из жаркого вулкана.

14

Так длился переменчивый тот бой,

На хитрость — хитрость, и на силу — сила;

Но та борьба конец имела свой:

Лампада дня почти уж погасила

Свой яркий свет, — как мощная Змея

Повисла высоко, изнемогая,

Потом упала, еле жизнь тая,

И влага приняла ее морская.

Орел вскричал, крылами шелестя,

И ветер прочь отнес его, свистя.

15

И вместе с тем свирепость дикой бури

Окончилась, заискрился простор

Земли, и Океана, и Лазури,

И только с удивленьем видел взор,

Как, точно горы, трепетали волны.

Над солнцем, снизошедшим с вышины;

Их гул врывался в тишь и мир безмолвный,

С высот спустясь, дошел я до волны, —

Был ясен вечер, воды моря пели

И спали, как ребенок в колыбели.

16

Там, на прибрежье, Женщина была,

Она внизу сидела, под скалами,

Прекрасная, как утренняя мгла

И как цветок, расцветший над снегами;

Прижавши руки нежные к груди,

Она глядела пристально на волны;

С волос завязка спала: впереди

Простор Небес раскинулся безмолвный;

А где волна ложилась на песок,

Дрожал красивый маленький челнок.

17

Казалось, это нежное Виденье

Следило за причудливой борьбой;

Теперь в глазах виднелось утомленье.

Для них был слишком силен свет дневной,

В них слезы трепетали молчаливо,

И, на песок сверкающий смотря,

Где в кружеве шуршащего прилива

Светилася вечерняя заря.

Она стонала, бледная от горя,

И с каждым стоном взор бросала в море.

18

Когда ж Змея упала с высоты,

У ней, бледнея, губы задрожали,

И дрогнули в ее лице черты,

Но, не издав ни возгласа печали,

Она привстала с места в тот же миг,

В ветрах ее одежды развевались,

И бросила она свой звонкий крик,

На голос тот пещеры отозвались,

И серебро тех звуков разлилось,

Как пряди теневых ее волос.

19

Напевность этой речи, полной странных

Нездешних чар, я слушал вновь и вновь.

В созвучиях, и нежных, и нежданных,

Я чувствовал — лишь я один — любовь.

Но для Змеи те сладостные звуки

Понятной были речью и родной;

Она уже не билась в дикой муке,

Средь пены, над зеленою волной,

А медлила среди теней прибрежных.

У ног ее, воздушно-белоснежных.

20

И Женщина вновь села на песке,

Заплакала опять, скрестила руки,

И в непостижной сказочной тоске

Согласные опять запели звуки;

Прекрасную она открыла грудь,

И к мрамору, с воздушной белизною,

Сверкнувши, поспешила тень прильнуть,

Рожденная зеленою волною:

Она к себе Змею из вод звала,

И на груди ее Змея легла.

21

Тогда она, вставая, с грустью ясной

Глазами улыбнулась нежно мне,

Как та звезда, что свет вечерне-красный

Своим пронзает светом в вышине.

И молвила: "Печалиться — разумно,

Но безнадежность, что тебя сюда

К пучине вод приводит многошумной,

Напрасна: ты поймешь меня, когда

Дерзнешь, со мной и с этою Змеею,

Пуститься в странный путь над глубиною".

22

Тот возглас был как самый грустный зов,

Как голос позабытый, но любимый.

Я плакал. Неужели в зыбь валов,

Она одна, над бездной нелюдимой,

Со страшною Змеею в путь пойдет?

Змея у ней над сердцем и, быть может,

Чтобы добычу съесть, лишь мига ждет?

Так думал я. Кто ей в беде поможет?

Тут встал прилив, качнула мощь волны

Челнок, что был как будто тень луны.

23

Челнок — мечта! Узорчато-воздушный,

Из лунного был камня иссечен

Перед его; и ветерок послушный

Как будто сходством с тканью был пленен,

Тот ветерок, которого не слышит,

Не чувствует никто, но по волне

Который мчит, когда чуть внятно дышит.

Вот мы в ладье, доверясь глубине;

Безмерное туманное пространство

Оделось в многозвездное убранство.

24

И Женщина рассказывала мне

Пугающий рассказ, пока мы плыли;

Кто сон такой увидит, тот во сне

Бледнеет! Но не сна, а странной были

То весть была. Настал полночный час,

Безбрежным Океан шумел потоком,

И, мне в глаза блеснув сияньем глаз,

Она о чем-то страшном и высоком

Вещала, и, еще не слыша слов,

Уж был я полон музыки и снов.

25

"Не говори, моим словам внимая,

Скажу я много повестью моей,

Но большее живет, свой лик скрывая

В туманной урне — к нам грядущих — Дней.

Узнай же: глубина времен безвестных

Над смертными две Власти вознесла,

Двух Гениев, бессмертных, повсеместных, —