Сначала добрые умрут,
А тот, кто сух и вспыльчив, словно трут,
Дотла сгорает.
Земля, вода и воздух, вы союз
Возлюбленных, когда бы наша мать
Великая позволила ответить
Взаимностью на вашу мне любовь;
Когда заря, благоуханный день,
Закат в сопровожденье слуг блестящих
И трепетная тишь глубокой ночи,
И вздохи осени в сухих ветвях,
И щедрая зима, чье облаченье
Лучистое седой траве идет,
И поцелуи первые весны
В чарующем пылу мне были милы,
Когда ни пташки, ни зверька, ни мошки
Я не обидел, бережно любя
Сородичей своих, тогда простите,
Возлюбленные, вы мне похвальбу,
Не обделив меня благоволеньем!
Прими же, мать миров неизмеримых,
Мой строгий гимн; моя любовь была
Верна тебе всегда, и созерцал
Я тень твою, тьму мрачную, в которой
Ты шествуешь, а сердце заглянуло
В глубь тайн твоих глубоких; я ложился
И в склеп, и в гроб, где дань твою хранит
Смерть черная; так жаждал я постичь
Тебя, что мнил: быть может, утолит
Посланец твой, дух одинокий, жажду
Мою, поведать принужденный силой,
Кто мы такие. В тот беззвучный час,
Когда ночная тишь звучит зловеще,
Я, как алхимик скорбно-вдохновенный,
Надежду смутную предпочитал
Бесценной жизни; смешивал я ужас
Речей и взоров пристальных с невинной
Любовью, чтоб слезам невероятным
И поцелуям уступила ночь,
С тобой в ладу тебя мне выдавая;
И, несмотря на то, что никогда
Своей святыни ты не обнажала,
Немало грез предутренних во мне
Забрезжило, и помыслы дневные
Светились, чтобы в нынешнем сиянье,
Как лира, позабытая в кумирне
Неведомой или в пустынной крипте,
Я ждал, когда струну мою дыханьем
Пробудишь ты, Великая Праматерь,
И зазвучу я, чуткий, ветру вторя
И трепету дерев, и океану,
И голосу живых существ, и пенью
Ночей и дней, и трепетному сердцу.
Почил Поэт в безвременной могиле,
Которую не руки человека
Насыпали; нет, в сумрачной пустыне
Над скорбными костями вихрь в ненастье
Насыпал пирамиду скорбных листьев;
Красавец юный! Дева не пришла
Украсить кипарисом и цветами
Заплаканными одинокий сон;
Никто судьбы его певучим вздохом
