«Возможна ли женщине мертвой хвала?..» - [7]

Почему я обращаюсь к вам. Проклятая, как я называю это, публичность может вытащить эти мемуары наружу. Вы, я знаю, думаете об О.М. и любите курьезные документы. Мне безумно не хочется ехать к сыну; не хочется ворошить всё это самой. А вы мне друг и способны прийти на помощь. Вы умны и знаете меня — что здесь нет безумного любопытства сумасшедшей старухи. Вы литературовед и бабник, следовательно, знаете, что такое женская месть и клевета. К Евг. Эм. я обратиться не могу: у него есть эти мемуары и он мне их предлагал. Но этого я не хочу: он грязный тип.

И наконец последнее, очень интимное. О.М. мне клялся в очень странной вещи (я вам скажу, в какой, при встрече), в которую я не верила и не верю, но если это правда, то она могла быть очень дико истолкована бедной Ольгой. Дико ворошить всё это на старости лет. Но что делать? Помогите, если можете.

Ведь Мануйлову вы можете сказать что угодно: биография О.М., например. Если не хотите говорить с Мануйловым, спросите у Таточки Лившиц. (Я когда-то ей сказала, что не люблю О.М. — в этом выразилась моя ревность в период его романа с Ольгой.) Сын Ольги меня хочет видеть — можно, узнав его имя и адрес, — попросить всё это для меня, сказав, что я так стара, что не могу приехать. Я готова написать ему письмо с описанием красоты его матери… Только помогите и избавьте меня от встречи. Чортова молодость: сколько осложнений она оставляет в жизни[23].

Имеется и добавление Надежды Яковлевны к этому письму:

… Я нашла и «сына»: Смольевский Арсений Арсеньевич. Тел. Г-2-20-52 (Григорий), ул. Лебедева, 14/2, кв. 42.

Прочла кусок мемуаров. Они гнусны, но их нужно знать. Правде не соответствуют, кроме небольших элементов. У меня впечатление, что это написано по дневникам дочери матерью, чудовищной женщиной. Своеобразная месть за гибель дочери и сведение счетов (в частности, со мной). А счеты были.

Дочь была не только красавицей, но очень нежной и тихой. Этот язык и все представления ближе к матери. Между прочим, мать предъявила к О.М. требования, которые он не исполнил. Она из тех, что продают дочерей. Любопытно, что Евг. Эм., частично требования выполнивший (он был там после О.М.), не упоминается вовсе (это путешествие на Кавказ).

Сын жаждет мне показать всё это. Если бы достать… Я боюсь, что Евг. Эм. дал мне не всё. А знать это нужно. Надо восстановить (скажем, в письме к вам или к Харджиеву) то, что было. Увлечение О.М., наша попытка развестись (я уходила к Татлину) и потом примирение. Была драма. Могла кончиться плохо. Случайно уцелели. Девчонка плакала целыми днями у меня в комнате. Не думаю, чтобы она любила О.М.: к этому времени она была уже половой психопаткой и жила с целой толпой. Как О.М. уцелел, трудно себе представить, потому что такого чуда, как эта Ольга, я не видела. Последний разговор их (по телефону) был при мне. Я была поражена грубостью О.М…. <… > При встрече через 3 года тоже. Но и там она отличилась… Есть ли у сына продолжение — я читала до ее прихода через три года… Попробуйте достать… Если нет, я к сыну не пойду. Это патология первого класса уже в третьем поколении…[24]

Получив письмо, Гладков записал в дневнике 12 февраля 1967 г.: «Страннейшее письмо от Н.Я. с рассказом (длинным) о каких-то изменах ее с Татлиным и О.Э. с Ольгой Ваксель в 25–27 гг. и просьбой найти сына О. Ваксель и попросить у него дневник матери. Будто бы там может быть какая-то «клевета» и пр.

Я человек любопытный и могу этим заняться, но зачем это Н.Я.?»[25]

Перед Гладковым Надежда Яковлевна почти и не скрывалась: зачем? Одна правда в воспоминаниях Лютика — ее собственная склонность к лесбиянству и мандельштамовская к «мормонству»[26] — пугала ее больше любой напраслины. Скандал такого рода мог быть запросто использован недоброжелателями и против Мандельштама и против нее самой: могла бы серьезно осложниться и ситуация с книгой в «Библиотеке поэта».

17 февраля вдова Мандельштама снова писала Гладкову:

Дорогой Александр Константинович! Спасибо, что вы так быстро откликнулись. <…> А может, действительно это лучше сделать через Таточку Лившиц. Она мне тоже говорила про «сына». Она почти не знает о том, что произошло в прошлом. Для нее Ольга Ваксель просто увлечение О.М. (бедная Надя) и какая-то моя жалоба, что Оська мне надоел. Поэтому не говорите ей о моем беспокойстве. Только что я хочу иметь фотографию Ольги и странички ее дневника… т. е. мемуаров… Тата дружит с Евг[ением] Эм[ильевичем]; она может от него узнать адрес «сына» и Гревса…[27]

Знала про всю эту историю Анна Андр[еевна] — от меня, от Оси (смягченно) и от… Татлина. Я думаю (вернее, надеюсь), что Ольга не написала реалистических вещей. Женщины такого рода обычно пишут: «Как он меня любил, но я его выгнала» — дай-то Бог! Единственное, что у нее есть основание для большой обиды на О.М. — он поступил с ней по-свински (со мной тоже). Чего бы мне хотелось — это избежать реалий и выключить себя из этой игры. Проклятое легкомыслие и распутство юности — и еще остатки десятых и двадцатых годов…[28]

Что предпринял Гладков и преуспел ли в порученном деле, мы не знаем. Он уехал в Ленинград — к своей актрисе— жене — и… пропал! И Надежда Яковлевна принялась его искать, сама обратившись за помощью к Тате — той самой, кого она не слишком-то и хотела видеть в качестве своей конфидентки