Возмездие Эвелит [сборник] - [74]

— С чувством ответственности, ты имеешь виду.

— Э, слова.

— Нет, это не семантические выкрутасы. Разница здесь реальная. Ты читал отчеты и видел фильмы, но я прибыл сюда с первой экспедицией. И я нахожусь здесь более двух столетий. Их агония для меня не абстракция.

— Но это было по-иному, когда мы впервые открыли их. Последствия их ядерных войн были еще столь ужасны. Бот когда мы по-настоящему были нужны им — несчастным, голодным, неприкаянным, — а мы, мы ничего не делали, только наблюдали.

— Ну, это уже истерика. Могли ли мы слепо, ничего не зная о последних событиях, сделать что-нибудь, не привнеся дополнительных разрушений? Ведь ми совершенно не могли предвидеть результатов собственных действий. Право, это било бы преступно, как если бы хирург взялся оперировать, едва увидев пациента и не ознакомившись с историей болезни. Мы должны били дать им идти их собственным путем, пока тайно всего не изучим. Ты не представляешь, как отчаянно мы трудились, чтобы добыть и проанализировать информацию. Эта работа продолжается. Только семьдесят лет назад мы почувствовали достаточную уверенность, чтобы ввести первый новый фактор в это отдельно взятое общество. По мере того, как мы будем узнавать больше, наш план станет развиваться. Для полного завершения миссии может понадобиться тысяча лет.

— Но тем временем они сами оправились от последствий катастрофы. Постепенно они сами решают свои проблемы. Какое право мы имеем…

— Я начинаю сомневаться, Мвир, что ты вправе называть себя даже подмастерьем в области психодинамики. Подумай, что в действительности означают эти их «решения». Большая часть планеты все еще в состоянии варварства. Этот континент более других продвинулся к восстановлению, потому что здесь до катастрофы шире была развита техника и все такое. Но какие образовались общественные структуры? Куча враждующих государств. Феодализм, где баланс политических, военных и экономических сил зависит от земельной аристократии, самой архаичной из всех возможных. Два десятка языков и субкультур, никак не связанных между собой. Слепое преклонение перед технологией, унаследованное от предков и совершенно необузданное, вернет их назад, к машинной цивилизации, такой же дьявольской, как та, что привела к страшной катастрофе три века назад. И тебя волнует, что несколько сот человек погибли оттого, что наши агенты не смогли осуществить революцию так гладко и безболезненно, как мы надеялись? Ладно, сама великая наука подтверждает, что без нашей помощи всеобщая деградация землян в течение следующих пяти тысяч лет на три порядка превысит величину ущерба, который может нанести любое наше вмешательство.

— Да. Конечно, я понимаю, что чересчур эмоционален. Полагаю, вначале без этого трудно.

— Ты должен быть благодарен, что твоя первая реакция на суровые неизбежности нашего плана была сравнительно мягкой. Главные трудности впереди.

— Да, мне говорили.

— Абстрактно. Но представь себе реальность. Правительство в своем стремлении восстановить старую нацию будет действовать агрессивно, вовлекаясь в затяжные войны с сильными соседями. Прямо и косвенно оперируя экономическими факторами, контролировать которые они неспособны, аристократы и землевладельцы будут разоряться в этих войнах. Новые власти введут свою систему, сначала коррумпировав капитализм, а затем применив прямую силу, направленную против центрального правительства. Но там не останется места для пролетариата, его вытеснят бывшие землевладельцы и иностранные корпорации. Любой демагогии они противопоставят плодородные земли. Империя подвергнется бесконечным конфликтам, гражданским распрям, деспотизму, упадку и внешнему вторжению. О, нам придется ответить за многое, прежде чем мы добьемся своего!

— Ты думаешь… когда мы увидим конечный результат… мы очистимся от крови?

— Нет, мы уплатим самую большую цену из всех.

Весна на вершинах Сьерры холодная, сырая; снежные сугробы при таянии наводняют реки, сбрасывая туда огромные камни, отчего звенят ущелья; ветер неистовствует, а дороги из-за талой воды становятся непроходимыми. Первая зелень, колышащаяся на осинах, выглядит несравненно нежнее хвойных деревьев, мрачно глядящих в яркое небо. Низко кружит ворон, высматривая добычу, — будь начеку! Но потом ты пересекаешь границу леса, и мир сразу становится иным в серо-голубой бесконечности, с солнцем, плавящим то, что осталось от снега, и ветром, гудящим в твоих ушах.

Капитан Томас Даньелиз (легкая кавалерия, лоялистская армия Тихоокеанских Штатов) повернул свою лошадь в сторону. Это был темноволосый молодой человек, стройный, со вздернутым носом. За ним с трудом, то и дело скользя и бранясь, забрызганный с ног до головы грязью, двигался отряд, старавшийся уберечь от повреждений орудийный лафет, спиртовой мотор которого был слишком слаб и способен лишь на то, чтобы крутить колеса. Пехота, грузно хлюпая, протащилась мимо. Люди шли тяжело, сутулясь, измученные высотой, сырыми привалами и пудом грязи на каждом сапоге. Линия растянулась, изогнувшись длинной змеей вокруг горы и до самого моста. Даньелиз чувствовал сильный запах пота.