Возлюбленная Пилата - [92]

Деметрий запрокинул голову. Высоко над ним сверкали далекие звезды.

— Как украшения Афродиты, не правда ли? — спросил Руфус. — Еще тише, почти шепотом он добавил: — Или Клеопатры.

Деметрий услышал какое-то шуршание и нащупал между собой и Руфусом что-то шершавое. Папирус?

— Если ты ляжешь на бок, лицом ко мне, ты сможешь прочесть. — Голос Руфуса был еле слышен.

— Что это?

— Тише! В Леуке Коме, в порту, было письмо для Глауки. Я захватил его с собой. Я же не знал, что вы там будете проезжать.

— Почему ты не отдал письмо ей?

— Сначала ты должен его прочесть. Чтобы ты знал, что представляет собой княгиня. Может, тогда твое недоверие ко мне станет меньше.

— Как стало меньше моих товарищей, верблюдов и денег?

— Просто прочти.

Деметрий вытянулся, опершись на локоть. Света звезд, луны, только что выглянувшей из-за кромки долины, и затухающего костра хватило, чтобы разобрать крупные знаки на папирусе.

Закончив читать, он посмотрел на Руфуса, который все еще сидел перед ним на корточках.

— И что теперь?

Руфус взял папирус. Быстрым движением он бросил его на тлеющие угли. Вспыхнули языки пламени — письмо сгорело.

— Теперь ничего. — Руфус встал. — Слишком опасно. Но в ближайшие дни нам придется поговорить о причинах и поводах. И об Афере. — Последнее слово он произнес шепотом.

XXI СВЕТЛАЯ НОЧЬ

Если божество доставляет смертному радость, то сначала оно потрясает его сердце мрачным страданием.

Пиндарос

Внимание Афера стало ослабевать, после того как Пилат снова начал свои пространные рассуждения по поводу евреев. Колумелла уставился в потолок, а центурион рассматривал женщину. Речи Пилата превратились в словесный водопад, и Афер подумал, что он мог бы днями так сидеть и наблюдать за Клеопатрой. Ее темные волосы, в которых вспыхивал темно-красный огонь, когда на них через окно падал солнечный луч. Ее темные глаза, в которых тот же солнечный луч зажигал зеленые искорки. И губы, затаившие страсть и веселье… И хитрость. Без особой грубости и бестактности она умудрилась прервать Пилата каким-то вопросом, отвлечь его от наболевшей темы. Они заговорили о семьях в Риме, о знатных родах, общих знакомых, а взгляд Колумеллы резко упал с потолка и мощно полоснул Афера.

— Я думаю, что обо всем этом мы могли бы побеседовать, не утруждая присутствием центуриона, — сказал Колумелла.

Пилат скрестил руки на груди.

— Ты, конечно, прав. Афер, мы все выяснили, не так ли? Предположения насчет Руфуса и твои дальнейшие шаги. Когорта получила приказ? — Он обратился к Колумелле.

— Писарь все выполнил.

Афер поднялся.

— Тогда я, с вашего разрешения, хотел бы поговорить с центурионами. И еще об одном, господин. Верховное командование должен осуществлять Руфус.

— А так как он вне пределов нашей досягаемости… — Пилат пристально посмотрел на него. — Мы объявим другой приказ и передадим права командования тебе.

У Афера перехватило дыхание.

— Но, господин…

— Так не годится, — вмешался Колумелла. — Он служит центурионом у царя. Мы же не можем римских воинов…

— Можем. — Пилат улыбнулся. — Это не военный поход. В экспедиции принимают участие несколько групп воинов, которые случайно оказались в этой местности. И ты, мой друг, будешь сопровождать их и Афера. Ему нужен совет. В случае, если придется вести переговоры.

Оцепеневший, почти оглушенный, Афер стоял под сводами внутреннего двора крепости. Колумелла его советник, а он сам в роли стратега? Центурион, в одно мгновение ставший легатом[28]… Если все удастся, то ему можно не беспокоиться о своем будущем. А если нет? Тогда все равно, потому что неудача — это кровавое поражение. А при таком исходе никто не вернется домой.

Центурионы уже получили приказ. Если они и чувствовали недоверие или сомнение, то Аферу этого не показывали. Во всяком случае, у него создалось впечатление, что все горят желанием что-то предпринять. Все что угодно, даже поход в пустыню, лишь бы не сидеть здесь, в Иерусалиме.

Обсуждать особо было нечего. Греки, солдаты империи, сами лучше других знали, что нужно было делать. Прежде всего незаметно покинуть город. Через десять миль взять у торговцев, с которыми договорились заранее, подготовленных лошадей. А затем двигаться на северо-восток, но не навстречу паломникам, направляющимся в Иерусалим, а тихими окольными дорогами. С оружием и съестными припасами подождать в одной из долин остальных. Позже, в другой долине, встретиться и договориться с воинами из Сирии. Не показываться, пока не прибудет Афер и не отдаст приказ к выступлению.

Разговаривая с воинами, Афер время от времени поглядывал в сторону выхода из зала. Клеопатра все еще была у Пилата. Когда же она наконец появится? Не спуская глаз с дверей, он продолжал беседовать с центурионами. Его не оставляла мысль, сможет ли он выполнить столь ответственное задание.

Эта мысль, целый рой мыслей, заставляла его сердце учащенно биться. Казалось, его лихорадило, и теплый воздух, вместо того чтобы согревать, холодил его щеки. Аферу хотелось кричать, бегать, залезть на дерево, спрятаться в нору, закрыть лицо руками, завыть… Но он всеми силами сдерживал себя, стараясь скрыть будоражащие его чувства, и ему удалось не показать своего напряжения. Он спокойно ходил между шатрами, разговаривал с мужчинами, давал советы и указания.