Воздушные шары Сальви-Крус - [35]

Оглушенный ударом, ослепленный то ли фарами самосвала, то ли совсем другим светом, Гиль ощутил полет и перегрузки. Еще он слышал звон рассыпаемого по асфальту стекла, какой-то визг и скрежет. Звон перешел в высокий и невыносимый тон и резко оборвался, и он, не успев ни удивиться, ни испугаться, ни даже приготовиться к чему-то, нырнул в глухую темноту, будто в чернильницу.

Позже, значительно позже, уже в другой жизни и в другой вселенной, некое гнетущее и давящее чувство вернуло ему ощущение существования.

И то была боль.

Его куда-то несли на носилках, и кто-то суетливо подбирал все падавшую вниз его руку. Правую, левую? Не разобрать…  В следующий раз он ухватился за сознание от бившего прямо в лицо яркого света. Кто-то суетился подле, он никого не видел, но знал, что это так.

Так должно было быть.

Так и было.

* * *

— Очнулся, смотрите-ка…  — послышался голос, глухой и далекий, словно из параллельного мира.

В поле замкнутого охватом его зрения пространства проник кто-то темный, не определяемый по другим признакам. В глухом пространстве жил туман, и он клубился, переливался, наплывал, струился и истекал. Пространство самоочистилось, и без тумана фигура темная таинственная превратилась в фигуру, облаченную в белое.

— Ты…  — мучительно просто осознал он главное.

— Молчи, молчи, — подалась она вперед и накрыла его губы горячей своей ладонью. Что-то теплое капнуло ему на лицо. Еще раз, и еще…

— Потерпи, Гиль, — услышал он.

Она не забыла его, не забыла…

Прикосновение ее пальцев не уняло, но сделало неважной боль. Проваливаясь вновь в теплую, мягкую пустоту, столь близкую к небытию, все же успел кое-что понять.

Все дело в том, что слишком много он требовал от жизни. И требовал, и брал. Все это зря, все напрасно. Туда, в пустоту, с собой не возьмешь ничего. Но там ничто и не пригодится. А вот что нужно, так это чтобы было кому в последнюю минуту прикоснуться к твоему лицу рукой и унять боль. Так надо жить, не иначе, чтобы это было возможно. Вот в чем спасение и смысл. Для всех.

Ах, если бы жить…

— Готовьте к операции. Быстрей! — распорядилась Свелта.

Но слов ее он уже не слышал.

Не знал он и того, что выскочившего на дорогу мальчишку звали так же, как его.

Он улыбался из пустоты, светло и безмятежно, как в те времена, когда его звали Гиль.

1982.

Мой король

Сегодня книга не вызывала интереса. Лига подняла голову, скучающим взглядом прошлась по пустынным аллеям сквера, взглянула на часы на старой башне справа от себя и снова уткнулась в книгу: еще не время уходить.

Каждый день, наскоро пообедав в кафе на углу соседней улицы, Лига приходила в этот маленький тенистый сквер в самом центре Сальви-Круса, садилась на свою любимую синюю скамейку и, пока не истечет время обеденного перерыва, думала о своих делах, наблюдала за голубями или, как сегодня, читала книгу. Когда часы на башне показывали без пяти минут два, она поднималась и неторопливо шла в свой магазин, поспевая всегда вовремя к самому началу работы. Каждый раз она с неохотой покидала это место, уходила, словно навсегда оставляя здесь часть себя, но сегодня сквер, милый и верный друг, тяготил ее.

А началось все с пустяка.

Утром как всегда скрипнула, открываясь, дверь в ее комнату, и голос матери произнес:

— Вставай, доченька, уже пора.

Выныривая из сладкой истомы сна, Лига подумала, что дальше так жить невозможно, и, оберегая сознание от замершей наготове действительности, с головой укрылась цветастым одеялом прерванного, но не рассеявшегося еще сновидения. Но маму это не остановило.

— Вставай, Лига, вставай, снова опоздаешь на работу, — твердила она.

Лига перевернулась на другой бок, забралась с головой под подушку, вжалась в постель, силясь слиться с ее поверхностью, раствориться, исчезнуть, но, почувствовав на плече прохладную ладонь матери, поняла обреченно, что хитрости напрасны, и ей не спрятаться, не затеряться. А как хотелось бы стать маленькой, не больше букашки, чтобы не нашел никто, чтобы наконец-то выспаться!

— О-о-о-о, — заныла она, выбираясь, наконец, из непрочного своего укрытия на белый свет и с трудом разлепляя глаза, — как мне все надоело!

— Денек сегодня будет чудный! — сказала мама, не обращая ни малейшего внимания на нытье дочери, и открыла шире форточку.

«Чудесный денек! — думала Лига все время, пока умывалась и одевалась, и, наконец, садясь к столу. — И совсем не чудесный! С чего бы это ему быть чудесным? Чудес вообще не бывает! Если бы на свете имелось хоть одно чудо, если бы оно в принципе было возможно, оно непременно случилось бы со мной. Потому что так, как я его жду — никто не ждет! Но чудес не бывает, что доказывает весь опыт моей жизни. Все остается на своих местах, как всегда, и даже для мамы состояние погоды куда как важней, чем состояние ее дочери».

Она действительно страстно желала и ждала чуда. Уже не помнила точно, когда это началось, теперь ей казалось, что так было всегда. Она не знала, какого именно чуда ей надо, да и не все ли равно, хоть какого угодно, хоть самого маленького и ничего не стоящего, но только бы оно непременно произошло и преобразило ее жизнь! Все больше и больше раздражаясь, она думала, что так больше жить нельзя, что все ей опостылело и что этот день, возможно, станет ее последним днем. Ничего такого, о чем вы подумали, кстати, в мыслях у нее не было, а была одна лишь решимость сдвинуть жизнь с мертвой точки, во что бы то ни стало и какой угодно ценой. Она так думала, что какой угодно, но не предполагала, что цена может оказаться чрезмерной.