Воздушные шары Сальви-Крус - [32]

— О чем печалишься, красавица? — зашептал он вновь в ее нежное розовое ушко. — Не стоит, правда не стоит. Поверь, в жизни нет ничего вечного, ни печали, ни радости. Ничего. Лишь миг бывает порой длиной в вечность, миг, который потом согреет всю твою жизнь. И такими мигами следует жить. Их нужно ловить, как натуралист бабочек, и собирать, копить, их, не деньги. Из счастливых мигов складывается истинное богатство жизни.

Девушка отпрянула от него в неподдельном возмущении — словно пружина сорвалась.

— Как можешь ты говорить ТАКОЕ? — спросила она его страшным шепотом. — Понимаешь ли ты сам свои слова? Нет ничего вечного! А любовь?

Гиль печально улыбнулся. Он-то знал, он-то имел право на печаль.

— Ну, вот, опять любовь, — сказал он с таким видом, будто ощущал — и, возможно — смаковал кончиком языка горечь каждого слова. — Чуть что, сразу говорят: любовь. А ты сама-то ее видела? Знаешь? Какая она? Любовь! Милая моя, вечной любви не существует! Она, а точнее то, что люди понимают под словом «любовь», может продлиться два года. Ну, пять лет. Много — шесть лет. А потом все, обрыв. Остается лишь боль и сожаление о том, что было. А вот уж они будут отравлять жизнь долго. Любовь — это воспоминания и мечты наши. Вот, ты в этом году кончаешь школу, ты молода, красива и, без сомнения, уверена, что влюблена в кого-то. Пройдет несколько лет, и ты изменишься, так изменишься, что, встреть себя сегодняшнюю, не узнала бы. И вот тогда твоя любовь растает сама собой, поверь мне, тому, кто прошел сквозь это. Может быть, еще некоторое время ты из самолюбия будешь сохранять видимость ее огня, но потом…

Он махнул рукой обреченно, а девушка Свелта с недоверием и ужасом смотрела на него, говорившего ужасные вещи. Она качала головой, не соглашаясь и отвергая.

— Ты ТАК думаешь? Да разве ТАК может быть? А глаза ее, распахнутые во всю ширь, молили: скажи, нет, скажи, нет!

— Так бывает, — сказал он. — Так было. Много раз.

Голос его дрогнул, видимо, что-то вновь зацепило его из прошлого. Свелта ощутила этот его скрываемый ото всех трепет, и, сквозь застывшие зеркала глаз, заглянула в его душу, туда, куда он не допускал никого. Гиль, совладав с собой, быстро прикрыл глаза и, подавшись вперед, спрятал лицо в ее волосах.

Танцу, казалось не будет конца, он все нес и нес их по глади и шири, словно плот по разливу вод.

— Послушай, — неожиданно сказал он ей, — это странно, но…  В моей голове вдруг сложились стихи. Такое не часто, но бывает…  Так, сущая ерунда, пару строк всего. Хочешь, прочту? Свелта, только не смотри на меня так, я, ей-Богу, не вру, только что сочинились. Будешь слушать?

Свелта была согласна, она-то готова была его слушать и слушать, что бы он там ни говорил. А тем более стихи. Под заключительные аккорды танца он продекламировал:

     Для всех отвергнутых, для тех, кто был не понят,

     Не выслушан, и вынужден уйти,

     Для тех, кого любимые не помнят,

     Кто одинок и горестен в пути —

     Есть лишь одно спасенье в этом мире…

Музыка закончилась, пары разошлись, а они продолжали стоять в центре площадки.

— Что же дальше? — спросила она. — В чем спасение? Ты знаешь?

— Я-то как раз и не знаю, — покачал головой Гиль. — Если бы я только знал…  Пошли прогуляемся?

Свелта не возражала, ей было все равно, что делать и куда идти, лишь бы быть рядом с ним.

Они вышли с танцплощадки в парк, в дальнем углу которого и располагалась «Шайба», и некоторое время шли молча его тихими аллеями.

Вечер был душным, а точней — удушливым. Нечто гнетущее ощущалось в природе, словно оккупировал всю землю невидимый, но могущественный враг. Деревья обреченно опустили свои ветви, лишенные поддержки и сочувствия ветра, а звезды в дымке, повисшей над парком, казались мутными и блестели на челе небосвода, как капли пота. Где-то за дальним концом аллеи тусклым фитилем тлела полная луна.

— Откуда ты меня знаешь? — спросил Гиль.

Свелта пожала плечами:

— Здесь все друг друга знают, городок маленький. А ты такой странный, все сам да сам ходишь. В гордом одиночестве, прямо Печорин. Я тебя видела часто, ты мимо моего окна ходишь туда-сюда…  Вот и все мои знания о тебе.

— Да, — протянул Гиль. — Вся жизнь на глазах людей проходит, ни спрятаться, ни укрыться. Как ни старайся.

— А ты хотел бы спрятаться?

— Да, — усмехнулся Гиль невесело. — Хотелось бы пожить подальше от посторонних глаз. Хотя…  Все равно, в общем-то.

Светла хотела бы узнать, чем вызвана его страсть к одиночеству, но спросить постеснялась, а Гиль не стал развивать тему дальше. Да и что можно сказать другому и отдельному человеку о том, в чем сам никак не можешь разобраться? А он все пытался понять себя, осознать, что с ним происходит, поэтому разговор не клеился. Они брели молча по застывшему в тишине и источающему тревогу городу. Светла, как настоящая школьница, шла, скрестив руки под грудью, на полшага впереди Гиля, Он шел за ней, повесив голову и сцепив руки за спиной. Он не ускорял шаг, а, напротив, медлил, сомневаясь, правильно и нужно ли вообще осуществлять то, что он задумал. Он все еще сомневался. К несчастью, как оказалось, жили они в одном районе и недалеко друг от друга, поэтому, сколь ни медленным было их шествие, в какой-то момент они оказались возле дома в котором жил Гиль.