Воздушные шары Сальви-Крус - [18]
Справа — письменный прибор из серого мрамора. Таким мрамором в старину выкладывали полы в привокзальных туалетах, но наш герой, разумеется, к этому варварскому обычаю отношения не имеет. Тем не менее, факта не оспаривает. Однако не опускается до обсуждения, сохраняет достоинство. Невозмутим.
Бронзовый колпак на чернильнице — набекрень. Ее утроба на треть заполнена чернилами, которые, подсыхая, золотятся.
Ручка топорщит давно нечищеное перо из своего ложа — желобка в мраморном теле. Она страстно желает уколоть.
Прибор говорит на три голоса, но голова у него одна. Правда, со стороны этого не слишком заметно.
К шершавому, в старой лакировке, боку стола жмется корзина для бумаг. Она пуста, просто пуста. И от этого обстоятельства весела. Просто чрезвычайно весела.
Стул влачит свое стулово существование и исполняет служебные обязанности на издавна определенном и указанном ему месте. Он тоже стар, он ровесник стола. Его давно не чинили, но он музыкален и у него отличный слух. Любит поскрипеть на судьбу. Однако, не представляет, куда может завести длинный язык при деревянной голове.
2
По комнате мечется молодая женщина. Она чем-то озабочена, взволнована, расстроена. Она заламывает руки, что-то бормочет, порой вскрикивает. Она стремительно присаживается на стул, встает и снова садится. Она сжимает в руках исписанный листок бумаги. Она то комкает его в кулаке, то расправляет, читает, вновь сминает и, измятый, прижимает к груди обеими руками.
Дневной свет промокает в зелени сукна; проливаясь со стола в комнату, он словно бы покрывает все в ней находящееся тонким налетом тины — зеленит. Но и при таком освещении никто не стал бы оспаривать факта, что женщина хороша собой, что щеки ее свежи, глаза изумляют, волосы — кудри, пальцы предрекают, а грудь высока и недоступна.
Вот она стремительно покидает комнату. Хлопает дверь.
— Уф! — подает голос стул. — Наконец-то. Задергала она меня сегодня вконец. Какое скверное настроение, право… Кошачья шерсть!
— При чем здесь кошачья шерсть? — осведомилась лампа с высоты своего положения. — И вообще, почему вы все время скрипите? Чем вы не довольны? Объясните-ка нам.
— Что-что? — переспросил стол.
— А я бы его уколола, — вожделенно произнес прибор голосом ручки.
— Хи-хи! — обрадовалась невесть чему корзина.
— Тише!
— А вот скажите мне, были бы вы довольны, если бы вам на голову постоянно садились? В буквальном смысле? Особенно коты. Ненавижу котов! Эта шерсть… тьфу! Скверное настроение. Ох, судьба… .
— Позвольте узнать, когда в последний раз вы наблюдали кошачьих в этом доме? И где именно у вас собственно голова? — спросила лампа, невинно улыбнувшись трещинкой в стекле. — Вот эта, простите, засиженная подушечка и есть голова? Умоляю, не говорите об этом никому. Засмеют!
— Что-что? — снова попытался вникнуть в суть стол.
— Ах, я бы его уколола…
— Ха-ха!
— Вам хорошо рассуждать, — вздохнул стул. — Вы — наверху. А тут… Нет, чем такая судьба — лучше полное ее отсутствие.
— Ах, не говорите про судьбу, не говорите! Не говорите так. Когда я думаю про свою, горемычную, у меня от печали и безысходности запотевает стекло. А это вредно, оно и так ведь надтреснуто. Я, знаете, тоже желала бы многое изменить. Моя доля — рабская, кто захочет — включит, кто пожелает — выключит. А я жажду гореть сама по себе. Гореть и светить. Сама, понимаете? Происхождение-то у меня — слава Богу! И потому — молчите, молчите! Лучше напрягите фантазию и вообразите, что там, где, вы говорите, у вас голова — у вас не голова.
— Что-что? Вот это да! — не поверил своим ушам стол.
— Ух, я бы…
— Что же может быть на месте головы, если не голова? — не проникся мыслью лампы стул. — Объяснитесь-ка.
3
— Все очень просто, мой друг. Вообразите, нам, женщинам, иногда нравится посидеть на коленях у мужчины. Мужчинам, напротив, частенько бывает приятно подержать на руках женщину, заметьте — чужую женщину. Вы, надеюсь, мужчина? Включите ваше воображение. Или, быть может, вы наказаны его отсутствием?
— Не помню, если честно, ничего такого. Очевидно, где-то должно быть. Засиженное котами, но…
— Вот и чудесно! Напрягитесь. Воображение — великая сила.
— Но я бы его все-таки ужалила, — настаивал на своем прибор.
— А я бы облила чернилами, — сам же от себя и добавил.
— Чего-чего?
— Хо-хо!
— Тс-с-с! — подала сигнал лампа, первой среагировав на тонко-певучий поскрип двери. — Ну, дружок, действуйте!
Вернулась женщина. Возникла на пороге, светлым облачком, легкой челочкой, небрежным завитком посреди лавины самосветящихся волос.
Решительным шагом подошла к столу, придвинула стул, села… И тотчас вскочила. Щечки порозовели, бровь дугой нарисовала иероглиф изумления.
«Действует!» — тут тоненько про себя прозвенела лампа.
Внимательно оглядела женщина старого четвероногого служаку, потрогала его рукой. Не обнаружив видимой или осязаемой причины своего смущения, вновь присела, осторожно, на краешек. Повременив, устроилась поудобней и несмело, прямой спиной, откинулась на спинку.
На стул накатило. Накатили. Ощущения сильные и разные. Ибо старый дубовый боец обладал-таки силой воображения. Как ни странно. Кто бы что ни думал.
Иногда жизненные обстоятельства затягиваются на шее морским узлом. Герой романа Вениамин Лисицын, простой реставратор мебели, не стал им поддаваться, напротив, решил идти вперед и, чего бы это ему ни стоило, узнать, почему все силы мира ополчились против него. И у него получилось. Пройдя сквозь множество испытаний, заглянув за край и вывернув жизнь наизнанку, он победил – стал хозяином своей судьбы.
Роман о том, как одна маленькая хрупкая девчонка проявила силу характера, которой у нее никто не ожидал, и вытащила себя из безнадежного положения, в которое попала отчасти и по своей воле. На нее долго едва обращали внимание, и она не сразу вышла на авансцену, но когда это произошло, оказалось что кроме нее в общем-то некому спасти этот гребаный мир. При создании обложки вдохновлялся образом, предложенным автором.
Планета, которая уже тысячу лет давала меморианам свою энергию, больше не может справляться со своей ролью, и мир-оболочка рушится. Ада и подумать не могла, что окажется в самом эпицентре этого незнакомого мира. Ей предстоит доказать всем, чего она стоит и разобраться, кто же решил уничтожить её судьбу.
Мое имя – Серафима - означает шестикрылий ангел. Я и не мечтала становиться ведьмой, это моя подруга Мая получила Дар в наследство от своей прабабушки. Теперь она - нет, не летает на метле, - открыла магазин сладостей и ведьмачит с помощью вкусняшек. На свой день рожденья я купила у нее капкейк, украшенный тремя парами крылышек и загадала желание. И вот теперь любуюсь на три пары крыльев за своей спиной. А еще стала видеть крылья у всех людей. У Маи, например, лавандово-бирюзовые, с сердечками.
Малоизвестные факты, связанные с личностью лихого атамана, вождя крестьянской революции из Гуляйполя батьки Махно, которого батькой стали называть в 30 лет.
«Родное и светлое» — стихи разных лет на разные темы: от стремления к саморазвитию до более глубокой широкой и внутренней проблемы самого себя.
Хороший юмор — всегда в цене. А если юмор закручивает пируэты в компании здравого смысла — цены этому нет! Эта книга и есть ТАНЦУЮЩИЙ ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ. Мудрая проза и дивные стихи. Блистательный дуэт и… удовольствие обеспечено!
Посмотрите по сторонам. Ничего не изменилось? Делайте это чаще, а то упустите важное. Можно продавать фрукты. Можно писать книги. Можно снимать кино. Можно заниматься чем угодно, главное, чтобы это было по душе. А можно ли проникать в чужие миры? «Стоит о чём-то подумать, как это появится» Милене сделали предложение, от которого трудно отказаться. Она не предполагала, что это перевернёт не только её жизнь, но и жизни окружающих…