Воздушные шары Сальви-Крус - [16]

— Вы что, не пьете чаю? — удивился юноша.

— Нет…  То есть, да! — совсем запутался в показаниях гном.

— Так в чем же дело? — не понимал молодой человек. — Присаживайтесь, пожалуйста. Даже если вы и не пьете чай, я все равно рад вашему обществу.

Булль умоляюще сложил руки на груди.

— Я только хотел попросить у вас несколько крупинок чая. Взаймы! Жду гостей, и вдруг выясняется, что дома — хоть шаром покати. Преглупое положение, согласитесь.

— Ничего страшного, — сказал юноша, — это поправимо. Во сколько прибудут ваши гости?

— Гостья.

— Гостья! В полночь? Конечно, в полночь, когда же еще назначают встречу гномы. Вы ведь гном, я не ошибся? Булль с достоинством поклонился. Молодой человек посмотрел на часы. — Чудесно, еще много времени, вы вполне успеете и со мной испить чайку. Составьте мне кампанию, окажите милость! Ну, пожалуйста!

Булль было нахмурился, и хотел отказаться от незапланированного чаепития, но потом решил, что дополнительная маленькая чашечка чая ему нисколько не повредит. Кроме того, в настойчивых уговорах юноши было нечто, вызывавшее интерес и будившее любопытство, поэтому он согласился.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Если только самую малость. Капельку.

— Смотрите, — сказал хозяин, — эта чашка специально для вас.

Булль, подпрыгнув, уселся на сахарницу. Каблуки его ударили по выпуклому боку с синим узором, и фарфор прозвенел. Он сжал в руках протянутую ему чашку. Аромат свежезаваренного чая кружил голову. В животе, в предчувствии удовольствия, сделалось тепло. Зажмурившись, он сделал глоток, а когда раскрыл глаза, вдруг заметил за спиной юноши на буфете фотография в рамке.

В полумраке, словно в другой реальности, девичий портрет.

Знакомый образ, знакомая ромашка в волосах. Что это?

Он смотрел на портрет, не отрываясь, и изо всех сил старался не сойти с ума, от радости — или от тревоги, вдруг возникшей. Как же так получается, он искал ее повсюду, а она оказалась совсем рядом, по соседству. Подумать только, за стеной толщиной в каких-то двадцать сантиметров. Разве он сюда не заглядывал? Да этого просто не может быть! Он был здесь, был! И теперь он снова видит ее такой, как в тот день, в лесу, смеющейся и счастливой. Где же она? Что с ней случилось?

— Кто это, там, на портрете? — неожиданно вырвалось у него. Гном перевел взгляд на хозяина и узнал в нем того самого юношу. Того, кто сорвал его ромашку. Кто воткнул ее в волосы той, кого он искал. Девушки на фотографии.

— Кто это? — переспросил хозяин, оглянувшись на фото. — Хороший вопрос…

Он задумался, надолго забыв про чай.

— Знаете ли, я сам задаю этот вопрос себе постоянно, и не знаю на него ответа. Потому что нет на него ответа. Хочется надеяться, что пока нет. А она молчит, как видите, лишь только улыбается. Она и в жизни часто улыбалась. Это моя знакомая девушка. Но, вот странно, иногда мне кажется, что она просто незнакомка. Но, понимаете, какая штука, она — моя жизнь. Больше, чем жизнь. Только вот чай я пью в одиночестве. Такая штука. Вы пейте, пейте, не смотрите на меня. Я говорю и говорю себе, для себя говорю, чтобы выговориться, наконец. Вы можете не слушать. Зачем вам это? У вас же, наверное, все иначе.

Юноша замолчал, вновь отрешился от мира, замкнулся в своих нелегких, видимо, мыслях. А Буллю так захотелось крикнуть в ответ: «Ну, почему же, почему вы думаете, что у нас иначе?! Что вы об этом знаете?!» Из чувства протеста он хотел возразить. Но не закричал, не стал возражать. Потому что у него, действительно, все было иначе. Он не знал, как, не знал, почему, но чувствовал, что по-другому.

— Понимаете, в чем дело…  — снова нарушил молчание юноша. — Ведь мы с ней долгое время были очень близки. Жили вместе, да…  И были счастливы. Я точно знаю, что вместе мы были счастливы! А потом словно что-то случилось, хотя, ничего особенного, ничего страшного не происходило. Не знаю даже, как объяснить… Видимо, в наших отношениях, словно в металле, накопилась усталость. Бывает такое, знаете ли. Оно незаметно до поры до времени, но однажды дает о себе знать. Вот и у нас. Издергались отчего-то, ссоры пошли…  Однажды я не выдержал, не знаю, словно затмение какое нашло, так было больно… Словом, наговорил ей, в сердцах, всякого. Сам не понимаю, откуда, где взялись у меня такие обидные, грубые, грязные слова. Повторить их — язык не повернется. Я обидел ее, понимаете? И вот, теперь душа болит, горит, все бы отдал, чтобы вернуть те слова обратно и уничтожить, раздавить, испепелить их. Дурак, поздно! Слишком поздно спохватился. Сорвался — и все, не вернешь. Рад бы, а вот — все. В запальчивости…  А, объясняй теперь, не объясняй, только она — ушла. С тех пор и пью чай в одиночестве…

И он снова замолчал в неподвижности мысли и плоти, приклеив взор свой к чайнику.

Булль зачем-то — чисто машинально! — заглянул в глаза юноши в этот миг, и сразу понял, что напрасно он это сделал. Не следовало бы ему окунаться в глаза своего случайного собеседника, Булль осознал это, только уже было поздно. Там, в глазах, полных тоски и страдания, он к ужасу своему без труда разглядел ее, девушку своей мечты. И душа его была просто смята. «Как же это? — думал он ошеломленно. — Я повсюду ищу ее! Я боготворю ее! Я, наверное, люблю ее! А она в глазах, она в душе другого?»