Войны Роз - [10]

При описании последних лет периода «новой монархии», как окрестил десятилетие, последовавшее за 1461 г., Дж. Р. Грин в своей «Истории английского народа» (J. R. Green. “History of the English People”), или «деспотизма Тюдоров», как его называют другие, до недавнего времени использовался подход, согласно которому принято было придавать этому времени видимость стабильности; своего рода зарождающаяся автократия, основанная на сильных королевских финансах, угасании парламента и аристократии, ослабленной и деморализованной Войной Роз, — или, наоборот, средневековая монархия, возрожденная для новых высот надежной и уверенной власти. Оба представления едва ли соответствуют реальному положению дел. Эту стабильность нужно искать в других причинах.

Противостояние между королем и парламентом в позднем средневековье нельзя назвать более серьезным, чем между королем и аристократией. Парламент не добывал свои права в борьбе, его положение сложилось исторически. Обычно его роль сводилась к сотрудничеству с королем в управлении государством. Длительные периоды драмы парламентаризма, за исключением политических кризисов, были временем неумелого финансового руководства и финансового напряжения, когда Палата общин, с подозрением и негодованием относясь к большим королевским расходам, которые, как король ожидал, те обеспечат налогами, требовала финансовых реформ и уступок. Время так называемой новой монархии совпало с одним из самых продолжительных периодов в английской истории, на протяжении которого не было длительных и дорогостоящих внешних войн. Между 1453 и 1544 г. велись короткие военные кампании за границей, происходившие с большими интервалами. Самого по себе окончания Столетней войны было достаточно, чтобы остановить основную утечку средств из королевской казны^{32}. Эдуард IV, больше благодаря счастливому стечению обстоятельств, чем собственной проницательности, избежал длительной войны с Францией, и его единственный поход за границу закончился его возвращением домой с добычей — солидной пенсией от Людовика XI. Генрих VII воспользовался этой улыбкой фортуны. Люди ожидали, что в отсутствие войны король будет «жить сам по себе» и таким образом устранит наиболее вопиющие разногласия между ним и его подданными в парламенте. С крупным изменением в английской торговле — переходе от экспорта шерсти к экспорту ткани — доход от таможенных пошлин стал намного меньше, чем в четырнадцатом столетии. Риск большого политического недовольства мог возникнуть даже не вследствие радикального преобразования таможенных пошлин, а из-за реформирования устаревшей и невыгодной системы налогообложения на движимое имущество, что было сделано, чтобы иметь возможность отслеживать изменения в распределении национального дохода. Чтобы избежать этого риска, Эдуард IV стремительно выдвинул в качестве положений своей официальной политики требования, которые Палата общин вынуждала принять Генриха VI между 1449 и 1453 г. — уменьшение налогообложения и сохранение и более рациональное управление землями короны. Он существенно увеличил свой постоянный доход, аннулировав акты дарения этих земель и добавив к этому неусыпный надзор за осуществлением феодальных прав, поместив их под строгий контроль администрации, скопированной с наиболее современных методов сеньорального управления поместьями, тем самым полностью выведя эти земли из-под руководства относительно устаревшего казначейства и поручив более гибкой и приспосабливаемой Палате (Департаменту дворцового хозяйства). Добавив к этой новой системе более тщательное управление таможенной службой, дабы избежать уклонений от выплаты пошлины, свою французскую контрибуцию и значительную прибыль от своих частных торговых предприятий, он выплатил огромный долг монархии и спас ее богатства от разорения, став единственным английским королем, сделавшим это со времени Генриха I. Парламент отошел в тень, вполне довольный властью, которая не лезет в его кошельки. Извлекая пользу из экспериментов Эдуарда, Генрих VII продолжил эту тактику, которую время и его собственное внимательное попечение сделали даже более выгодной^{33}.

Эдуард IV и Генрих VII, несмотря на драматические повороты их судеб, ни в коем случае не были людьми авантюрного склада. Мыслящие абсолютно традиционно, они действовали исходя из социальных и политических реалий, в которых они жили, а не против них. Они допускали и коварство, и даже клятвопреступления, если это служило их целям; их моральный облик был не хуже и не лучше, чем нравы тех людей, во благо которых они должны были править. Хотя оба могли быть тверды и жестоки, в целом они проявляли милосердие к своим противникам: отчасти потому, что политическая ситуация тех дней требовала этого, отчасти из-за того, что они не могли позволить себе чего-нибудь другого. С финансовой точки зрения — по современным стандартам или даже по стандартам некоторых из более могущественных и воинственных средневековых королей, их предков — их состояние едва ли вообще могло считаться таковым. С ограниченными доходами, полученными из источников, обусловленных договором, допускавшим лишь ограниченный рост, они были вынуждены использовать методы скорее казначея колледжа, чем современного министра финансов. Назвать такую монархию могущественной равносильно тому, чтобы принять тень за сущность. Английская монархия вышла из Войны Роз со стабильной, сильной властью, но одновременно это была ветхая структура: ее выживание зависело от защиты моря, служившего, по выражению Джона Гонта — «чтимого в веках Ланкастера», — «как оборонный ров для дома, на зависть менее счастливым странам». Спустя поколение даже реформаторским усилиям Томаса Кромвеля, министра Генриха VIII, не удалось преодолеть ее наследственные слабости. По континентальным меркам, Англия была всего лишь маленькой тихой заводью