Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923 - [65]

Тем радикальнее монархисты стали тогда, когда с поражением белых перспектива восстановления трона стала иллюзорной. Их ревизия истории была основана на идеологических предпосылках, которые восходили к эпохе рубежа XIX–XX веков. Их патриотизм объявлялся надпартийным и внеполитическим, они отрицали все ошибки последнего царя и обвиняли в предательстве его окружение. Будущую Россию они представляли как «белую империю», «народная монархия» которой равно дистанцировалась от абсолютизма и от конституционализма Запада. В меньшей степени подобная концепция особого пути и в большей — радикальный антибольшевизм привлекали к этому лагерю внимание ведущих национал-социалистов[35]. Тем не менее ничто не дает права видеть в ретроспективе в Белом движении «первое выражение фашизма»^{413},[36] хотя в этом поле реакционных идеологем и модерных практик антисемитизм и антимасонство находили живой отклик^{414}. Параноидальное стремление везде подозревать заговоры способствовало заразительному культу подозрительности и конспиративности. Тому, кто вращался в этом поле, требовались смена личин и аналитические способности, он менял имена, манипулировал фактами, был красноречив, бесстрастен и стоял выше моральных соображений, возбуждал доверие и давал своим сторонникам чувство принадлежности к избранным^{415}.

С этой точки зрения различные версии «атаманщины» представляли собой «большевизм справа»^{416}, который подтачивал белые контрреволюционные правительства, не будучи им чуждым. Администрация белых именовала действия националистических банд Петлюры на Украине «совершенно большевистскими»^{417}. Чем более безразличными были непримиримые противники к отношению между политическим содержанием и практическими методами, тем более они походили друг на друга^{418}. Шульгин замечал ретроспективно, что начатое «почти святыми», «белое дело» в конечном итоге оказалось в руках «почти бандитов»^{419}. Но если речь шла о «государственности», Шульгин видел и нечто позитивное в результатах Гражданской войны. То, что красные ошибочно принимали за интересы Интернационала, происходило без их ведома в интересах «Богохранимой Державы Российской». Армия красных построена «по-белому» и дойдет до «твердых пределов» будущей России: «Мы заставили их красными руками делать Белое дело. Мы победили»^{420}.

2. НАЦИИ, ГРАНИЦЫ И ЭТНИЧЕСКОЕ НАСИЛИЕ

VII. Сергей Екельчик БАНДЫ СТРОИТЕЛЕЙ НАЦИИ? РОЛЬ ПОВСТАНЧЕСТВА И ИДЕОЛОГИИ В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ НА УКРАИНЕ

При изучении украинской истории опыт Первой мировой войны, несмотря на всю его значимость и травматичность, обычно остается в тени дискуссии о дальнейших (и отчасти современных ей) событиях — в частности таких, как возникновение Украинской народной республики. Современные украинские историки, увлеченные нарративом национального строительства, зачастую забывают, что это государство объявило в январе 1918 года о своей полной независимости именно для того, чтобы участвовать в подписании Брестского мирного договора, которым завершилась война на Восточном фронте. Роль этой войны в формировании Украины XX века окажется еще более существенной, если мы примем во внимание понятия массовой мобилизации во имя нации и этнической принадлежности как признака лояльности, с которыми этот регион познакомился в годы Первой мировой войны. В этом смысле было бы ошибкой придерживаться принятого в украинской и западной историографии определения бурных 1917–1920 годов как эпохи «Украинской революции»^{421}. Участники бесчисленных крупных и мелких конфликтов на украинской территории, прошедшие школу Первой мировой войны, принесли с собой оружие, боевой опыт, культуру насилия и новый мощный язык национализма. Кроме того, война привела к краху Российской и Австро-Венгерской империй, впервые в истории позволив ненадолго воссоединить Восточную и Западную Украину.

Однако хаотические события 1917–1920 годов в первую очередь следует понимать не как борьбу объединенного украинского народа за независимость, а как хитросплетение сложных идеологических конфликтов и местного насилия, сопровождавшее крах старых династических империй. Будучи одновременно и националистическим Сергей Екельчик движением, и социалистической революцией, гражданская война на Украине не подразумевала однозначного противостояния социалистов и националистов — которые зачастую были одними и теми же людьми, — однако она включала запутанную борьбу между украинскими патриотами различных оттенков, а также между многочисленными разновидностями местных консерваторов и социалистов, вступавших в ряды российских Красной и Белой армий, в украинские республиканские или монархические отряды, или в банды, возглавлявшиеся местными атаманами. Таким образом, история Украины ярко свидетельствует о сомнительности наших представлений о «революционном», «контрреволюционном» и «этническом» насилии, демонстрируя общую культуру насилия, разделявшуюся всеми сторонами и нередко воплощавшуюся в лице одних и тех же солдат, снова и снова призывавшихся в различные армии, проходившие по украинской земле.

С другой стороны, украинской гражданской войне были присущи некоторые принципиальные черты, ставившие ее в один ряд с прочими вспышками военизированного насилия после Первой мировой войны, освещаемыми в настоящей книге. В частности, бывшая российская Украина представляла собой классическую «зону дробления», в которой с момента свержения российской монархии в марте 1917 года и вплоть до решающей победы большевиков в конце 1920 года отсутствовали работоспособные государственные институты. Крах порядка и законности в украинских провинциях был тесно связан с распадом русской армии поздним летом и осенью 1917 года, когда отступавшие войска и массы дезертиров терроризировали гражданское население. Как и в других европейских странах, разочарованные ветераны приносили с собой свое оружие и свое недовольство — главным образом связанное с земельным вопросом, но отчасти и с более общими злободневными политическими проблемами. Как и в других регионах, эти ветераны были носителями политической культуры поражения, которая в данном случае отличалась многослойностью — на впечатление от поражения русской армии в Первой мировой войне накладывались нереализованные обещания демократической революции и неоднократные неудачи украинских правительств в конфликтах 1918–1920 годов. Как и повсюду, ядро военизированных отрядов составляли молодые ветераны войны, столкнувшиеся с проблемами при возвращении к гражданской жизни.