Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923 - [115]
Насилие и военизированные формирования
Фактором, на основе которого первоначально определялось место британских военизированных формирований в Ирландии, а также выстраивалась их защита, служила природа насилия, с которым им приходилось там сталкиваться. Главный секретарь по ирландским делам, сэр Хамар Гринвуд, регулярно доводил до сведения Вестминстера, что обвинения в репрессиях и недисциплинированности, предъявлявшиеся войскам и «Черно-коричневым», просто не учитывали того, что он называл «первопричинами»>{737}. В докладе о сожжении королевскими силами трех деревень в Клэр главная вина возлагалась на насилие со стороны ИРА:
Я признаю сожжение трех деревень королевскими силами, однако палата забывает причину этих событий. Когда-то там попали в засаду и были убиты разрывными пулями, изувечившими их тела, шестеро полицейских. Вскоре после этого там проходили другие королевские силы, ужаснувшиеся при виде того, что осталось от их товарищей. Я много месяцев назад признавал в палате и признаю сейчас, что они потеряли контроль над собой и сожгли эти деревни, в пылу ожесточения выгоняя людей на улицу и расстреливая мужчин. Мое сожаление не выразить словами <…> [но] давайте оплачем и 28 зверски убитых солдат и полицейских <…> ответственность за развязывание этой оргии убийств лежит не на той власти, что восседает на этих скамьях, — и не на солдатах или полицейских. Она лежит на тех заговорщиках из Шинн фейн, которые никогда не останавливались перед убийствами и не останавливаются перед ними сейчас>{738}.[88]
Но те люди, которых защищал Гринвуд, видели еще более четкую связь между причиной и следствием. В многочисленных описаниях тех событий они сопоставляли партизанскую войну ИРА с известными им войнами, оценивая свой ирландский опыт по меркам Первой мировой войны, службы в Индии или участия в других кампаниях. В той мере, в какой ирландская война не соответствовала правилам и условностям современной войны, в какой она не уважала, попирала и нарушала эти правила, эти люди предпочитали определять военизированное насилие в смысле того, чем оно не являлась. На ирландской войне не было затяжных сражений и гибели огромного числа людей на поле боя, она не считалась почетной, протекала хаотически и вообще не отвечала солдатским представлениям о войне. Ее отличительной чертой являлись отчаяние и озлобление. Один участник ирландской войны выразился так:
Наше дело — сражаться, но это! <…> Война с ИРА — это война с асассинами. Они — настоящие мастера подлого, трусливого коварства. Я прямо скажу вам, что предпочел бы прослужить еще два с половиной года во Франции, чем здесь <…> Да, это не война, а черт знает что>{739}.
Участники этого «черт знает чего» были вынуждены заново определяться с тем, что они понимали под войной.
Дж.С. Уилкинсон из Шервудского егерского полка так писал об Ирландии:
В целом я решительно предпочитаю войну гражданской службе в Ирландии. На войне ты более или менее знаешь, где находится враг, но в Ирландии тех лет это никогда не было известно>{740}.
Подобное неведение порождало явственную паранойю. Дуглас Уимберли, служивший в Кэмеронском полку в Корке, писал:
…вокруг нас [были] те, кто стали нашими врагами, — шиннфейнеры, одетые в штатское, прятавшие оружие и говорившие на хорошем английском. В течение первых недель было очень трудно приучить солдат к тому, что мы находимся, по сути, во вражеской стране и что, возможно, три четверти всех местных жителей — и мужчин, и женщин — питают к нам активную или пассивную враждебность <…> обучение нашему делу обошлось нам недешево>{741}.
Если Дуглас Дафф, начиная службу в «Черно-коричневых», был не в силах «поверить, что те дружелюбные, симпатичные ирландцы, которых я так хорошо знал, превратились в подлых убийц, какими их изображали», то покидал он Ирландию с чувством облегчения оттого, что «из этого кошмара с убийствами и секретными расстрелами возвращается на своих собственных ногах, а не в гробу»>{742}. Бернард Монтгомери писал из Корка в феврале 1921 года, что «здесь ведется просто дьявольская война; из каждых двух человек один — твой друг, а второй — заклятый враг»>{743}. Два года спустя он признавался: «Думаю, ко всем штатским я относился как к “шиннерам” и никогда не имел ни с кем из них никаких дел»>{744}.
С точки зрения многих из этих людей, их гнев и собственное своеволие подпитывались множеством фактов и слухов. Ходили слухи о том, что ИРА способна и готова распространять тиф, что повстанцы подбрасывают отравленные конфеты и сигареты, что нельзя доверять ничему — даже самому явному и невинному дружелюбию>{745}. Более зловещими, чем слухи, были многочисленные наглядные примеры, вызывавшие еще большую тревогу: полицейские, убитые в церквях; стрелки, скрывающиеся в толпе; выстрелы из-за стен; внезапные засады; изувеченные тела 17 кадетов вспомогательного дивизиона в Килмайкле; таблички «шпион», оставленные на мертвых телах… Не один только Дуглас Уимберли признавался, что спал с заряженным пистолетом под подушкой. Еще более показательно то, что он не мог отказаться от этой привычки в течение нескольких месяцев после того, как покинул Ирландию
