Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923 - [117]

Ирландские источники дают четкий ответ на этот вопрос. Дороти Макардл, «королевский агиограф [Ирландской] республики»^{759}, в 1930-х годах по-своему сформулировала тезис о брутализации: она называла участников британских военизированных формирований «людьми с низким мыслительным уровнем, вышедшими из-под контроля вследствие того, что война разбудила в них самые первобытные инстинкты»^{760}. Республиканские интерпретаторы того времени осуждали их как «уголовников, наркоманов, безумцев и убийц»^{761}, как «британских гуннов <…> выпущенных на свободу»^{762}. Но кем же еще они могли быть в глазах ирландских националистов, если не такими же карикатурами, как те, что рисовал Дэвид Лоу в The Star — где они изображались бешеными псами, которых Ллойд Джордж спустил с поводка, а теперь не может посадить обратно на цепь^{763}. Такая злоба и ярость в адрес «Черно-коричневых» до сих пор делает столь значимым их место в памяти о войне, которую иногда даже называют «Коричневой войной», несмотря на их относительно небольшую численность — около 9000 «Черно-коричневых» и до 2200 человек во вспомогательном дивизионе, что ничтожно мало по сравнению с почти 60 тысячами солдат, находившихся в Ирландии, — сами по себе демонстрируют, как быстро они стали восприниматься в качестве силы, единственной в своем роде. Как отмечал в 1922 году один журналист, «проблема “Черно-коричневых” уже глубоко укоренилась в национальном сознании»^{764}. Хотя не исключено, что в какой-то мере ко всем британцам подходили с одной меркой («Кажется, “Черно-коричневыми” называют всех, кто служит правительству»^{765}), даже в ирландской пропаганде и мемуарах проводилось различие между «Черно-коричневыми» и офицерами вспомогательного дивизиона. Эти бывшие армейские офицеры, разгуливавшие, нацепив на себя «целый миниатюрный арсенал», и державшиеся так, «словно все эти неприятности были устроены специально для их увеселения»^{766}, кажется, заслужили всеобщее невольное уважение, которое само по себе являлось чем-то вроде комплимента в глазах тех людей из ИРА, которым удавалось сравняться с ними или убить одного из них^{767}. Однако «Черно-коричневые» и люди из вспомогательного дивизиона, похоже, сами с готовностью пропагандировали этот образ с тем, чтобы слухи об их безрассудстве и свирепости шли впереди них и заставляли их противников и гражданских лиц убираться с их пути. Архиепископу Дублина рекомендовали не выпускать монахинь его епархии из их монастырей, пока рядом находятся такие отчаянные люди, и помнить о том, «что наши славные ирландские девы претерпели в прошлом <…> от рук злобных кромвелевцев» и «что та же самая дьявольская жестокость присуща сегодня британским варварам», которые способны на любое подлое деяние^{768}. О них отзывались как о «жалких тварях из самых гнусных дыр Лондона», и эта репутация, убеждение широкой публики в ее справедливости, ее поощрение и стремление ей соответствовать, кажется, стали едва ли не фундаментальной чертой британских военизированных сил^{769}. Их называли «грязными орудиями для грязной работы», и какой-то частью своего существа они стремились стать теми, кем их хотело видеть столько людей^{770}.

Нам известно множество случаев насилия, своеволия, повальных расстрелов, странных и необычных методов допроса, пыток и убийств, и даже обвинений в изнасилованиях и похищениях. В первую очередь мы узнаем обо всем этом, естественно, из публицистики и пропаганды ИРА, но более показательны донесения британской армии и RIC, а порой даже сведения, поступавшие от самих «Черно-коричневых» и вспомогательного дивизиона^{771}. Кое-что нам известно от бывшего главы вспомогательного дивизиона бригадного генерала Крозиера, подавшего в отставку в феврале 1921 года из-за поведения своих подчиненных, а также из-за того, что британское правительство явно не проявляло воли или готовности к тому, чтобы приструнить их^{772}. Либо в целях оправдания, либо в целях обвинения, но отличительными чертами этих людей во всех источниках назывались их недисциплинированность и необузданность, их способность к репрессиям, к поджогам, грабежам и мщению, которые сочетались с ожиданием или уверенностью в том, что им все сойдет с рук. Опять же, идея о «грязных орудиях для грязной работы», взятая на вооружение и молчаливо одобренная при попустительстве Ллойд Джорджа, дошла до самих этих людей в тренировочном лагере в Горманстауне, который, как говорили, в день выплаты жалованья превращался в «Дикий Запад»^{773}. Они несли службу без четких правил, не пройдя должного обучения, толком не зная, в чем состоит их роль и задача: «ни дисциплины, ни чести мундира, ни сплоченности, ни подготовки, ни стрельбища, ни столовой — НИЧЕГО»^{774}. Эти люди стали ассоциироваться с конкретными видами занятий — грабежами, поджогами, пьянством, — с конкретными событиями — в первую очередь с сожжением Корка и с разграблением Балбриггана, — с конкретными расправами — со смертью каноника Магнера в Данманвэе, с убийством бывшего армейца, капитана Николаса Прендергаста, в Фермое. По сути, на них стали валить вину за все плохое, происходившее в Ирландии в те годы. Роль козла отпущения стала частью их профессии, и за один фунт в день они брали на себя бремя не только своих, но и чужих грехов.