Война Катрин - [66]

Я очень по тебе скучаю. Мне бы хотелось, чтобы ты тоже жила с нами. Может быть, ты и мой брат поженитесь? Это моя самая главная мечта. Когда я сказала об этом брату, он засмеялся, но я знаю, что он ужасно хочет тебя увидеть. Как только мы приедем к себе, это недалеко от Бордо, я снова тебе напишу. Приезжай быстрей, ты мне нужна, мне так хочется прижаться к тебе, а ты меня обнимешь. Целую тебя крепче всей вселенной и звезд.

Алиса (скоро я смогу сказать тебе свое настоящее имя, я его не забыла, но брат говорит, что надо дождаться, пока война совсем кончится).

Какой тяжелый камень скатился с моего сердца, когда я узнала, что Алиса жива, здорова и будет жить вместе с любимым братом! Если бы с ней что-то случилось, я бы не простила себя никогда. Брат, которого Алиса любила больше всех на свете, принял от меня эстафету, так что я теперь свободна. Я буду ждать с нетерпением дня, когда смогу навестить их, но теперь я за них спокойна и знаю, что этот день придет. Пока же я вместе со всеми детьми ждала вестей от своей семьи. И письма от Этьена, который, быть может, не получил моего письма, или не захотел ответить, или захотел, но его письмо затерялось, потому что на освобожденной территории царил хаос.

35

Ноябрь 1945 г.

Чайка предложила мне работать воспитательницей младшей группы, с детишками, которые по возрасту еще не могут ходить в первый класс. Она быстро поняла, что мне трудно снова стать ученицей после военных лет и всего, что я прожила. Почувствовала, что мне необходимы обязанности и ощущение своей нужности, чтобы справляться с паникой, которая меня охватывает, как только я думаю о родителях. Чайка открыла мне свою мечту. По ее мнению, из меня получится очень хорошая учительница. И она не теряет надежды убедить меня. Честно говоря, я не знаю, что и думать об этой ее мечте. Тогда мне нужно получать школьный аттестат, а значит, снова засесть за учебники. Сейчас я и думать об этом не могу. Как и вообще о планах на будущее. Пока мне и с настоящим-то трудно разобраться. А воспитательница – почему бы нет? Это работа временная, пока я не осмотрюсь. Так мы с Чайкой и договорились.

От родителей нет вестей. Я надеялась встретить их на Восточном вокзале, куда приезжали освобожденные узники лагерей, но они не спустились с подножки вагона, и я, как многие дети нашего Дома, терзаюсь безвестностью. Нет могил, куда можно ходить, есть только бледнеющие воспоминания и еще черная дыра, где копится и копится моя тоска. Надежды с каждым днем все меньше.

Война кончилась. Но жизнь Дома детей в Севре никак не изменилась. Те же продуктовые карточки, тот же голод. Горе раздавило детей-сирот и тех, кто ничего не знает о своих семьях. Учителя и воспитатели предлагают ученикам мастерить, лепить, танцевать, рисовать, соображать, писать, чтобы… вернуть их к жизни, чтобы держать их за руку, совершая этот переход, во время которого постоянно надо что-то придумывать и создавать. Многие дети не вернулись в Дом после войны, и о них ничего не известно. От Сары тоже пока ни словечка.

Пингвин без устали разыскивает детей, которых нет на поверке. Старается разузнать хоть что-нибудь. Не может смириться с безвестностью. Жанно помогает ему всеми силами. Пишет письма в официальные организации, читает все списки депортированных детей. Они оба яростно разбирают руины, наваленные войной.

Школа в послевоенное время пригревает и кормит птенцов, выпавших из гнезда. Птенцы жмутся друг к другу, стараясь согреться и выстоять. Пингвин и Чайка полны решимости растить их и дальше, если за ними никто не приедет. Им хочется придать им мужества, чтобы у них выросли крылья. И я помогаю как могу, вкладывая все сердце, все силы, какие еще остались.

Я снова стала Рашелью Коэн. Побывала в мэрии и получила новое удостоверение личности, но у меня не хватило духу выбросить старое, которое хранило меня всю долгую войну. Я вложила его в дневник, который мне теперь невмоготу вести. О чем писать? И зачем? О безнадежности? О смерти? К тому же я занята с детьми, они нуждаются в помощи, мы вместе с утра и до ночи. Теперь я не сразу поворачиваю голову, когда меня окликают. Я слишком долго была в разлуке с настоящим именем и должна с ним заново свыкнуться, как большинство детей в нашем Доме.

Я снова школьный фотограф, но снимаю пока только отражения. Слишком больно смотреть миру прямо в лицо. «Роллей» по-прежнему всегда под рукой, но я редко им пользуюсь. Мне все сложнее фотографировать, словно какая-то часть от меня отделилась и никак не найдет себе места. Этьен мне так и не ответил. Прошел уже год с тех пор, как я написала ему письмо. Теперь он тоже в списке выбывших, их у меня немало, и его я никогда не забуду.

Сегодня утром Пингвин влетел как вихрь в большую комнату, где я сидела с малышами и рассказывала сказку. Он сделал знак, что я ему срочно нужна. Я попросила ребят придумать продолжение сказки, нарисовать картинку или сочинить песенку и вышла к Пингвину. Он обрушил на меня новость: мои фотографии он показал кое-кому из друзей, и один из них, владелец галереи в квартале Марэ, хочет со мной встретиться. Он подумывает о выставке моих фотографий, считая их «интересными и даже выдающимися». Мне трудно поверить, что мои фотографии могут заинтересовать специалиста, и я заставляю Пингвина повторить несколько раз: «работы интересные и даже выдающиеся». Пингвин сияет, ему очень хочется сплясать со мной индейский танец, но он сдерживается.