Война Катрин - [33]

Девчушка удивляет меня с каждым днем все больше.

После ужина она взялась вместе со мной мыть посуду, влезла на табуретку и стала вытирать стаканы. Похоже, хозяйке это понравилось. Но лицо у нее осталось таким же хмурым, когда она сказала:

– Так и надо, помогайте, и уживемся.

И опять тишина, молчание, только часы тикают на стене.

После ужина при свете полной, совершенно круглой луны хозяйские дети, согласно короткому распоряжению родителей, пошли знакомить нас с хозяйством.

Алисе показали, где лежат зерно и сено, сколько кому надо сыпать, кого в какое время кормить. Мне показали, где брать овес для лошадей и как чистить вилами стойла в конюшне, где находится огород, где сарай с инструментами: лопатами, мотыгами, граблями, – потом повели в овчарню и показали, как доить овец. Сжимаешь сосок и тянешь, выдавливая молоко, сначала один, потом другой, а под живот овцы подставляешь ведро, куда молоко стекает.

Луи и Мариза выполняли задание без лишних слов, без всякого к нам интереса. Ни о чем не спросили, ни разу не улыбнулись, заботясь только о том, как бы чего не забыть. У меня от их наставлений в глазах темнело, я ужасно устала, не спала предыдущую ночь и должна была запомнить столько нового! Но я старательно улыбалась, не выдавая нетерпения и злости, которые во мне так и закипали. Мне хотелось крикнуть: хватит! Оставьте нас в покое! Сами разбирайтесь со своими овцами, козами, огородом, курами и мотыгами! Я боялась, что все позабуду, что все поняла неправильно, что завтра ошибусь, сделаю все не так. И в то же время мне очень хотелось спросить: почему они к нам так враждебны? Мы что, к ним по своей воле приехали?

Я мечтала о минуте, когда можно будет наконец улечься в кровать. Заснуть бы поскорее и забыть о новой жизни, привыкать к которой я не хочу. Приятные, как гробовщики, молодые фермеры вконец нас загоняли, и я уже не чаяла конца нашим мучениям. Но про себя повторяла: «Я им благодарна, я им благодарна, какие бы они ни были». Значит, нужно держаться. Обязательно. А потом мы с Алисой ляжем спать. Завтра нам вставать затемно, иначе опоздаем в сельскую школу. Где я опять вернусь в прошлое.

Наконец осмотр закончился, вся семья опять в сборе, и нам даже пробурчали что-то вроде «доброй ночи». Я закрыла дверь в нашу комнатку. Алиса быстро разделась, поцеловала меня и улеглась под одеяло. Но перед тем как закрыть глаза, сказала:

– Мне здесь понравилось. И я рада, что я с тобой. Я теперь уже не одна. Как ты думаешь, можно завтра написать письмо брату?

А мне здесь совсем не понравилось, но я невольно улыбнулась, услышав ее спокойный голосок. Я ведь решила заботиться об этой девочке еще до того, как узнала, что мы с ней товарищи по несчастью и единоверцы. Прежде чем лечь спать, я написала несколько слов в дневнике: «Этьен, скажи, что будешь меня ждать, дай слово. Знаешь, я приручила маленького хрупкого птенчика, я за него отвечаю. Мне надо научить его летать. Ты мне поможешь?»

15

В пять утра фермерша открыла дверь, окно и сдернула с нас одеяла и простыни. Со сна я не поняла, что случилось, и не сразу вспомнила, где я и почему меня будят ни свет ни заря. Фермерша налила в таз холодной воды, положила чистое полотенце и велела нам умыться. В такую рань мы с трудом глотали сытный завтрак, а после него фермер ткнул пальцем в сторону горизонта и сказал:

– Все прямо. Полями короче. В деревне найдете школу, на ней вывеска. До вечера.

Все прямо… Ориентируюсь я неважно. Папа всегда меня спрашивал, куда нам идти, когда мы выходили из метро или шли пешком, и потом всегда надо мной смеялся. Все прямо… Я видела поля и больше ничего. Никакой деревни. И никакой дороги. Но фермер сказал: полями короче. И я уверенно, насколько могла, взяла Алису за руку. Она начала просыпаться и захотела сначала покормить своих подопечных. Я поколебалась, но согласилась немного задержаться: она отвечает за еще меньших, чем она сама, и относится к делу всерьез. Я пошла с ней, помогла ей насыпать корм уткам, гусям, курам, кроликам, и мы наконец двинулись в путь. Все прямо…

Никаких ориентиров, которые бы нам помогли. Идти прямо, все прямо ранним хмурым утром. Поля со сжатым хлебом сменились пастбищем, где вдалеке паслось несколько коров. Ни одного дерева, только кусты, в том числе колючего можжевельника, да низенькие загородки, через которые надо перепрыгивать. «Все прямо», – сказал фермер, и мы толкали ржавые калитки и обжигались крапивой, проходя сквозь ее заросли, чтобы не сбиться. «Все прямо», – сказал фермер, а незнакомые распутья? А скирды сена то там, то здесь? Все прямо, направление на горизонт.

Примерно через полчаса ходьбы, которые мне показались бесконечностью, потому что глазам не на чем было остановиться – ни ветки, ни шеста, – мы заметили вдали колокольню. Теперь я не боялась потеряться, и мы прибавили шагу. Алиса молодец, не жаловалась и старалась не отставать, ее пугали только коровы, которых мы видели время от времени. Насколько ей нравилась мелкая живность птичника, которая была ей по росту, настолько она боялась огромных животин, которые медленно двигали челюстями и косо на нас поглядывали. Она представляла себе, что сейчас они помчатся по лугу, и заранее знала, что ей от них не убежать. Копыта коров и быков растопчут ее, и она никогда, никогда не увидит своего брата. У страха глаза велики, я попыталась посмеяться над ее фантазиями и рассмешить ее, но у меня ничего не вышло. Алиса подняла на меня взгляд, в котором читался неподдельный ужас, и только крепче сжала мне руку.