Война Катрин - [32]

Словоохотливостью наши хозяева не отличались. Фермерша указала нам на скамейку, принесла из хлева ведро парного молока, налила нам по кружке. Мы с наслаждением его выпили, такое теплое, вкусное. Потом хозяйка повела нас в дом и показала маленькую комнатку за кухней. Две кровати, таз, ночной горшок, два стула и маленький столик с двумя свечами и коробкой спичек. Я положила рюкзаки в угол и стала стелить постели: чистые простыни лежали на стуле. Алиса попросила, и я сдвинула наши кровати. Делать было нечего, мы уселись на кровать и стали ждать, сами не зная чего. Мы опять погрузились в грезы, ушли в свои мысли, в свои воспоминания.

Прошло, наверное, часа два, пока к нам снова не пришла хозяйка. Она сказала, что мы будем жить здесь, с ней, ее мужем и двумя их детьми. Соседям и вообще всем в деревне она скажет, что взяла двух сироток на пропитание, пока нас не заберет к себе родная тетка. Мы сестры, но не родные, а двоюродные, потому у нас и фамилии разные. Еще она сказала, что мы будем ходить в местную школу. Когда-то там учились ее дети, теперь выросли, работают на ферме. Идти до школы пять километров. Мне, конечно, не по годам начальная школа, но здесь в деревне другой нет. «Так что лучше уж тебе ходить вместе с малой, она пойдет в первый, ты в последний, потом выдадут свидетельство об окончании». После уроков мы будем помогать им на ферме, работы хватит на всех. В общем, будем жить так же, как они. В деревне не то что в городе – дел выше головы, только знай поворачивайся. Так что придется нам привыкать к деревенской жизни. Алисе она предложила заниматься с завтрашнего дня птичником: пусть кормит кур, гусей, уток и дает очистки и сено кроликам. Глаза у Алисы засияли, она и представить себе не могла, что ей поручат такое важное дело. Она уже полюбила всю эту хохлатую пернатую живность, так что будет заботиться о ней на совесть. Фермерша, на вид суровая, на словах грубоватая, безо всяких там улыбок и утешений, вмиг поняла, чем взять мою Алису. Я хотела поймать ее взгляд, поблагодарить ее молча, но ничего не получилось. Хозяйка на нас не смотрела, говорила будто с невидимками и занималась на кухне уборкой. Мне она сказала, что я буду у нее на подхвате: понадобится – овощи для супа почищу или овса лошадям засыплю, грядку вскопаю, овцу подою. А пока велела нам накрывать на стол, который уже тщательно вытерла тряпкой. Где стоят тарелки, стаканы, где лежат вилки и ножи, она указывала нам молча, кивками. Все уселись за ужин, так и не проронив ни слова.

Первый ужин на ферме произвел на меня странное впечатление. За столом собралась семья молчунов, все сидят, жуют, редко-редко кто-то тихо обронит слово или два. Тишина, и вдруг где-то в доме что-то звякнет или скрипнет. Еда вкусная и положена щедрой рукой. Хозяин налил нам по стакану красного вина, разбавив его водой. Для меня такой напиток был неожиданностью, но я не решилась отказаться. А Алиса развеселилась, щечки у нее порозовели. Она хозяина побаивалась, потому что он говорил очень резко, отрывисто. Как заговорит, малышка опускает голову. Из скупых отдельных фраз хозяина и хозяйки я поняла, что в школу мы пойдем уже завтра. Надо будет встать в пять часов, до восхода солнца, и идти полем не меньше часа. «Если малая ходит споро, а не нога за ногу», – уточнил хозяин. Нам дадут с собой обед, и вернемся мы вечером после уроков. Всем, кто встретится по дороге, надо говорить, что мы на постое у Жанны с Марселем, и никто нас больше ни о чем не спросит. Дети хозяев, Луи девятнадцати лет и Мариза восемнадцати, такие же молчуны, как родители. Они на нас только косятся. И помалкивают, но я чувствую, что не очень-то они нам рады, мы их стесняем. Что ж, можно их понять. И эта семья, и сестры из монастыря Святого Евстафия, и Пингвин с Чайкой серьезно рискуют, давая нам кров.

Я сержусь на себя, что так скоро забываю об этом, что недостаточно благодарна совершенно чужим людям, которые подвергают опасности себя и близких, оказывая нам помощь. Но, переезжая с места на место, все равно сержусь и обижаюсь и на тех, с кем расстаюсь, и на тех, кто меня принимает. А ведь они идут против закона, считая его несправедливым, они готовы на все, чтобы спасти мне жизнь. И я пообещала себе, что буду всеми силами помогать фермерам, буду из кожи вон лезть, лишь бы относиться к ним по-доброму, несмотря на их мрачность, неприветливость, необщительность, несмотря на их молчаливость, вопреки затаившейся у меня в глубине души ненависти, вопреки страху остаться здесь навсегда. Это благородные люди, я понимаю, но их молчание, их обращение с нами так не похоже на все, к чему я привыкла, что я не могу испытывать к ним симпатии. Не важно. Я им благодарна за то, что они для меня делают, и за то, что вместе со мной будут заботиться об Алисе. Мне тяжело от их неприветливости. Я напоминаю себе, что вечно недовольный старик-сквернослов Люка оказался добрым и чутким. Но в этой семье все замкнутые, холодные. В общем, боюсь, что мы тут натерпимся лиха.

Единственное мое утешение – Алиса. Ей, похоже, тут лучше, чем мне. Кролики, птичий двор, который ей поручили, вызвали у нее улыбку. А может, это вино ее развеселило, она пила его за ужином с удовольствием.