Война Катрин - [11]

Мы с Сарой и Жанно переглянулись, не веря своим ушам. Конечно, гудеть мелодию без слов мы вполне могли – столько раз ее слышали по радио и даже валяли дурака, придумывая совсем другие слова и вставляя всякие ругательства. Нас это очень веселило. Но, уверена, господин полицейский ожидал от нас совсем другого.

– А вы, малыши, звонкие соловьи нашей школы, пойте громко прекрасный гимн в честь дорогого вождя нашего государства. Вспомнили? «Маршал, мы здесь»…

Думаю, в эту минуту Чайка сообразила, что к чему. Лицо у нее ожило: затеплились глаза, дрогнули уголки губ, порозовели щеки. Она снова была у руля, подошла к маленьким солистам и подбодрила поцелуем в щечку, что уж никак не было на нее похоже. Наверняка она шепнула им на ухо: «Пойте как можно громче!»

Землеройка взмахнула рукой, и я, как все остальные, ужаснулась: сейчас все провалится! Ничего подобного. Восемь солистов запели во всю мочь пронзительными детскими голосами:

Маршал, мы здесь

Перед тобой, спаситель Франции!

Мы клянемся, твои сыновья,

Служить и следовать за тобой!

Маршал, мы здесь…

Приободрившись благодаря такому неожиданному повороту, старшие слева гудели мелодию, старшие справа мычали, подчеркивая ритм и вкладывая всю душу в неожиданную импровизацию. И всю свою смелость. И страх.

Землеройка, не отрывая от нас взгляда, изображала дирижера, поднимая руки и показывая ритм. Она улыбалась со слезами на глазах. Наш хор пел так проникновенно, что после последней ноты полицейский зааплодировал. Чайка в порыве эйфории тоже захлопала вместе с полицейским и, верно, клялась про себя, что не забудет Землеройку по гроб жизни. Ведь это у нее хватило здравого смысла сообразить, что восемь новичков-малышей наверняка распевали гимн в тех школах, откуда пришли. Можно было не сомневаться, что Дом детей был единственным во Франции, где не соблюдали маршальского распоряжения. И в эту же минуту, я думаю, начальница решила, что с завтрашнего дня все выучат наизусть слова несчастного гимна. Во всяком случае, она нам это твердила весь оставшийся день.

А тем временем Мышь, наблюдавшая за происходящим издалека, откопала портрет маршала, который местное начальство выдало школе еще в день открытия, и повесила его на видном месте – над пианино в общем зале. Портрет этот сама же Мышь засунула в дальний угол кухни, за кучу безнадежно пустых мешков из-под картошки, где и было самое место «вождю предателей Франции», как она называла Петена.

Полицейский уходил с благодушным видом, но мне было тревожно: а что, если он все-таки что-то заподозрил? Хотя все вроде бы прошло как по маслу. Гимн мы спели с редким воодушевлением, представителя полиции приняли вежливо, хотя, конечно, не без холодка (Чайка, мягко говоря, перед ним не лебезила). Портрет вождя висел на должном месте в общем зале, стена, правда, потрескалась, но маршал выглядел вполне пристойно. И все же мне трудно было поверить, что полицейский не почувствовал нашего страха, недовольства, молчаливого сопротивления. В городе наверняка о странной школе говорили разное. Неужели он не слышал этих слухов?

Когда за полицейским закрылись ворота и Чайка повернула ключ в замке, когда мы увидели сквозь решетку, что он уехал на своей черной машине, Землеройка упала под тем самым дубом, где мы только что пели, и ее начало рвать. Она лежала, а мы стояли как каменные, не смея сдвинуться с места. Мы испугались и только сейчас поняли, до чего же и ей было страшно. К Землеройке подошла начальница, опустилась с ней рядом и, осторожно придерживая ей голову, стала потихоньку поглаживать ее по плечу, вместе с ней проживая запоздалую панику, пока та исторгала из себя нечто, я уверена, невыносимо горькое.

Я перечитала написанное, и мне показалось, что начало романа удалось. Наконец-то у меня что-то получилось, и я… Тут в комнату вошла Сара и сказала, что старшим поручено присмотреть за младшими.

– У старичков срочное собрание в комендатуре, – прибавила она.

Я засмеялась. Знала бы Чайка, как мы называем ее кабинет. Думаю, разозлилась бы страшно. Я со вздохом закрыла дневник. Так всегда. Только для тебя начинается самое важное, как тебя куда-то гонят. Сколько времени я собиралась, пыталась, и вот наконец! Да, я начала писать свой первый роман… Фотограф, репортер, писательница… Я отлично справлюсь со всеми тремя профессиями! А пока приходится караулить несносных сопляков.

5

Жанно оглоушил нас дикой идеей: сейчас он пойдет и подслушает все, что говорится на собрании у старичков. Он пообещал нам все рассказать, если только мы согласимся и никто из класса его не выдаст.

Понятно, что на нас с Сарой можно положиться, но кое-кому из девчонок в нашем классе я бы доверять не стала. Однако любопытство взяло верх, и все до одной поклялись молчать. Мы проследили, чтобы они не скрещивали за спиной пальцы, иначе любая клятва полетит к черту. Нет, все в порядке, всем хотелось знать, что еще случилось, если собираются учителя.

Жанно убежал от нас бегом и нырнул в туалет по соседству с директорским кабинетом. Недавно выяснилось, что этот туалет – отличный наблюдательный пункт. Открытие совершила Сара и, конечно, совершенно случайно. Дело в том, что три дня подряд мы чуть ли не поголовно страдали поносом. Туалеты на этажах народ брал приступом, а иной раз кое-кому становилось невтерпеж ждать, когда кабинка освободится. Сару скрутило от боли, и она вспомнила о туалете рядом с кабинетом Чайки. Она помчалась туда, не сомневаясь, что очереди в директорский туалет не будет. И без всякого на то своего желания явственно услышала разговор Чайки с Мышью, которых узнала по голосам. Они говорили о людях из Сопротивления, эти люди вышли с ними на связь. Сара не стала там задерживаться и слушать, чем их разговор закончится. Она чувствовала страшную неловкость, выходило так, будто она тайком подслушивала под дверями.