Война Катрин - [9]

Чайка имела право вмешиваться в наши дела только по решению Верховного суда, и значит, она подала туда запрос, предварительно согласовав его с другими учителями.

Чайка перешла к последним законам правительства, касающихся евреев, и говорит, что законы эти чудовищны, несправедливы и она возмущена тем, до чего докатилась Франция. Но они приняты. И она очень серьезно обращается к нам, гражданам Детской республики: статья об этих законах, которая может появиться в нашей газете «На всех парусах», говорит она, будет представлять опасность для всего сообщества. Поэтому она просит президента и граждан высказаться в форме референдума, публиковать или нет такую статью.

Чайка подчеркивает, что взрослые не имеют права вмешиваться в наши решения, но на этот раз она не может остаться в стороне. Она директор Дома детей, она отвечает за каждого из нас перед нашими родителями и перед законом республики. Поскольку один из нас нарушил закон, а Совет не призвал нарушителя к порядку, она, к своему сожалению, позволяет себе вторгнуться в дела Детской республики, хотя прекрасно помнит, что главный закон в нашей Конституции – это разделение власти.

Прежде чем мы начнем голосовать, она хочет, прибавила Чайка, чтобы мы представляли себе последствия, какие могут возникнуть, если подобная статья попадется на глаза полиции или немцев. Она напомнила, что война с нами рядом, что Дом детей – оазис, который находится в оккупированной немцами зоне. Оазис окажется под угрозой, если власти обратят внимание на то, что здесь громко протестуют против правительства. А мы все знаем, что среди нас есть евреи и что их преследуют.

Чайка в качестве директора Дома детей попросила президента республики провести открытое голосование ввиду серьезности принимаемого решения. Наш президент Югетта, девочка четырнадцати лет, поставила вопрос по-своему. «Кто за то, чтобы статья была опубликована?» – спросила она. Не поднялась ни одна рука. «Кто за то, чтобы статья не была опубликована?» Все подняли руки, и Сара, красная от стыда, тоже. Жанно пожал ей руку под столом. Он винил себя за то, что не уберег ее от этой истории. А я тихо бесилась из-за этой дурищи, которую так хотела бы избавить от унижения.

Теперь Чайка посмотрела Саре прямо в глаза, а Югетта объявила, что ради общего блага статья не будет опубликована. И даже не будет написана. Она прибавила, что тот, кто посмеет не подчиниться общему решению, будет считаться военным преступником.

Начальница не могла не понимать, что давит на нас своим авторитетом и непременно возьмет верх. Она понимала, что властью взрослого ущемляет Детскую республику и нашу демократию. Но демократия и война плохо ладят: мы не знали и сотой доли того, что творится вокруг. Только догадывались. По обрывкам фраз Пингвина, когда он еще приходил в лабораторию, по новостям, которые передавали по радио нашей поварихи, я понимала: за стенами пансиона нас подстерегает опасность. Чайка знала много больше и не могла допустить ни малейшего риска. И все равно в эту минуту я ее ненавидела, потому что она нами манипулировала. Потому что взяла и просто плюнула на нашу республику – взрослым ведь все позволено.

Хотя по большому счету она все-таки была права… И у меня в голове шевельнулось сомнение: а насколько вообще реальна идея свободной и независимой республики? Такие республики бывают?

Сара, хоть и голодная, выскочила из-за стола и убежала. Мы с Жанно тоже вскочили, чтобы бежать за ней, но Чайка нас остановила, приказала сесть и ужинать. Я ее слушаться не собираюсь! Но Жанно схватил меня за руку, крепко сжал и удержал на месте. Югетта, наш президент, взглянув на начальницу, сказала:

– Мы вам благодарны, Чайка, что вы вовремя нас предостерегли, но все же, мне кажется, вы превысили свои полномочия и вмешались в то, что не входит в сферу ваших обязанностей. Жанно! Рашель! Лично я считаю, что сейчас не стоит бежать за Сарой. Думаю, ей лучше побыть немного одной. Но поступайте, как считаете нужным.

Я уселась и молча принялась за суп. После ужина нам с Жанно предстояло еще убрать посуду, чтобы мадам Мышь могла ее перемыть перед тем, как лечь спать. Убираться в столовой мне нравится, но сегодня вечером я думаю только о Саре, как бы поскорее найти ее и отдать хлеб, который мы с Жанно для нее приберегли. Что бы ни случилось, голодной она спать не ляжет.

Мы носили на кухню тарелки и ложки с вилками. Все ребята, поужинав, ставят их обычно на конец стола, чтобы облегчить дежурным работу. И тут появляется Пингвин, вручает мне маленькую плетеную корзинку и говорит, чтобы я отнесла хлеб и немного сыра Саре. «Хочет не хочет, а пусть изволит поужинать», – прибавил он. И распорядился, притворно нахмурив брови:

– А хлеб, что в карманах, немедленно съесть! Это приказ, у нас тут не до жиру, быть бы живу!

Чайка улыбнулась, да-да, я сама видела. Наверняка лишний раз порадовалась, что у нее такой муж. Не будь он таким старым и морщинистым, я бы, наверное, стала ее ревновать.

Мышь услышала, что сказал Пингвин, и громко, в приказном порядке выпроводила нас с Жанно из столовой. Сказала, что сегодня управится сама, только и ждет, когда мы отсюда уберемся.