Война и мир в глобальной деревне - [5]
Римские дороги обеспечивали высокую скорость военных перемещений и позволили брать в поход большее количество необходимых запасов. Когда папирус утратил доступность (представьте себе последствия полного исчезновения сырой нефти в нашей системе дорог, перевозок и отоплении), римскими дорогами перестали пользоваться, и Римская империя пала. Немного ниже военная замена для дорог, посыльных, повозок и колесниц будет описана с помощью Линна Уайта. Имея прямые и ровные дороги, римляне не полагались на верховых, способных передвигаться по любой местности. Возможно, поэтому они больше рассчитывали на колесницы, нежели на конницу, и облачали воинов на колесницах в тяжелые доспехи. С исчезновением дорог и колесниц понадобилось изобрести радикально новую замену подручным средствам для этих воинов. Такой заменой стало стремя.
Образованные люди неохотно признают, что основные правила их мироустройства заложены именно фонетической грамотностью; некоторое утешение они могут найти в довольно живом по стилю «Описании средневековых технологий и социальных перемен» Линна Уайта. Последний считает, что все случилось в VIII веке, после распада Римской империи (благодаря дефициту папируса), когда стремя внедрилось в западный мир откуда-то с Востока. Благодаря стремени всадники в тяжелых доспехах смогли взбираться на лошадей. Прежде ни грекам, ни римлянам такое даже не снилось.
Чтобы изготовить тяжелые доспехи, хорошо обученному ремесленнику требовалось трудиться целый год. Это оказывалось так дорого, что спровоцировало глобальные изменения в экономике. Отправляясь в поход, рыцари оплачивали свое снаряжение. Поскольку же им пришлось оплачивать не только доспехи, но и тратить деньги на коня и на оруженосца, созрело решение изменить прежнюю систему ведения хозяйства — от традиционного возделывания наделов на совершенно новую схему, которая привела к трансформации общей социальной структуры. Мистер Уайт рассказывает очень сжато:
Войны нового типа вели к увеличению расходов. Лошади стоили дорого, а доспехи неминуемо становились все тяжелее, чтобы выдержать удар конного противника. В 761 году мелкий землевладелец Исанхард продал свои родовые земли и рабов, чтобы купить лошадь и меч. В целом вооружение на одного рыцаря равнялось стоимости двадцати волов или минимум десяти крестьянских семей. Но лошади гибли, рыцарям, следовательно, требовались другие, да и оруженосцев тоже сажали верхом. А лошади ели много зерна, важного ресурса в эпоху куда более субтильного сельского хозяйства, нежели наше.
Хотя во франкских королевствах права и обязанности иметь оружие распространялись на всех свободных мужчин, вне зависимости от их финансовых возможностей, естественно большинство могло позволить себе исключительно передвижение пешком и вооружение чем попало... Как уже упоминалось, даже для этой группы Карл Великий попытался увеличить количество всадников, издав указ о том, что менее зажиточные свободные люди должны объединяться, согласно размерам их наделов, чтобы снарядить одного из них и отправить на войну. Соблюдение подобного указа обеспечить непросто, и к IX веку он потерял свою силу. Однако в основе тогдашнего мировосприятия лежало осознание простого факта: если новые технологии ведения войны развиваются последовательно, военная служба превращается в сословный вопрос. Те, кто не мог привести в войско коня, страдали от социальной немощи, которая вскоре обернулась и правовой неполноценностью. В 808 году неудачная формулировка капитулярия «De exercitu promovendo» отделила «свободных» от «неимущих»: выражение юридически неверное, но оно характерно для времен, когда свобода равнялась наличию собственности. Два капитулярия 825 года показали, насколько быстро прижилась идея. Один отделил «liberi» от «среднедоходных, каковые не в силах защитить себя от врага», а другой обозначил последних как «свободных второго порядка».
С крахом франкской империи и утверждением феодализма, который Каролинги намеренно
развивали, тяжелая конница, основа их армий, стала не просто боевой, но и управляющей элитой.
Стремя привело к броне и уничтожило малые земельные наделы йоменов в пользу обширных аристократических владений, то есть породило ту же самую революцию, которая произошла в Америке, — от мелких фермеров к «аристократам»-корпорациям. Это не просто количественное изменение. Мистер Уайт продолжает:
Рыцарский класс никогда не аннулировал оригинального условия своего существования: что его предназначение — сражаться, и что любой, кто не может или не исполняет воинские обязанности, лишается этого предназначения. Обязанность служить для рыцарей — ключ к пониманию феодальных институтов. Это «оселок» феодализма, ибо благодаря ему оттачивалось все остальное; и его принятие в качестве принципа землевладения вызвало социальную революцию.
Феодальное ощущение того, что радость богатства неотделима от общественной ответственности, прежде всего отличает средневековые идеи собственности от классических и современных. Вассальный класс, созданный военной «мутацией» VIII века, сделался на многие поколения вперед правящим элементом европейского общества, и несмотря на весь последующий хаос, несмотря на свои злоупотребления, он никогда полностью не утрачивал понятия о том, что «положение обязывает», даже когда новый, конкурирующий класс буржуа восстановил римское понятие безоговорочного и социально безответственного владения собственностью.
В первом приложении к нашей большой серии «Публикации ЦФС» мы помещаем знаменитую и грандиозную по степени влияния на умы социальных мыслителей второй половины ХХ века работу замечательного канадского ученого и публициста Герберта Маршалла Маклюэна «Понимание медиа», давно уже ожидаемую в русском переводе.Книга предназначена для социологов, социальных психологов и антропологов, культурологов, философов и всех изучающих эти дисциплины.
«Галактика Гутенберга» — один из самых значительных трудов канадского ученого Маршалла Мак-Люэна, литературоведа, социолога, культуролога, известного представителя техницизма в философии культуры. Некоторые его гипотезы стали аксиомами нашей цивилизации, а целый ряд его оригинальных положений и сегодня разрабатывает современная маклюэнистика.В «Галактике Гутенберга» представлен мозаический подход к историческим проблемам. После естественности и гармоничности отношений, присущих трайбализму, наступила эпоха абсолютной власти визуализации.
Данное произведение создано в русле цивилизационного подхода к истории, хотя вслед за О. Шпенглером Фрэнсис Паркер Йоки считал цивилизацию поздним этапом развития любой культуры как высшей органической формы, приуроченной своим происхождением и развитием к определенному географическому ландшафту. Динамичное развитие идей Шпенглера, подкрепленное остротой политической ситуации (Вторая мировая война), по свежим следам которой была написана книга, делает ее чтение драматическим переживанием. Резко полемический характер текста, как и интерес, которого он заслуживает, отчасти объясняется тем, что его автор представлял проигравшую сторону в глобальном политическом и культурном противостоянии XX века. Независимо от того факта, что книга постулирует неизбежность дальнейшей политической конфронтации существующих культурных сообществ, а также сообществ, пребывающих, по мнению автора, вне культуры, ее политологические и мировоззренческие прозрения чрезвычайно актуальны с исторической перспективы текущего, XXI столетия. С научной точки зрения эту книгу критиковать бессмысленно.
Монография посвящена исследованию главного вопроса философской антропологии – о смысле человеческой жизни, ответ на который важен не только в теоретическом, но и в практическом отношении: как «витаминный комплекс», необходимый для полноценного существования. В работе дан исторический обзор смысложизненных концепций, охватывающий период с древневосточной и античной мысли до современной. Смысл жизни исследуется в свете философии абсурда, в аспекте цели и ценности жизни, ее индивидуального и универсального содержания.
Данная работа является развитием и продолжением теоретических и концептуальных подходов к теме русской идеи, представленных в предыдущих работах автора. Основные положения работы опираются на наследие русской религиозной философии и философско-исторические воззрения ряда западных и отечественных мыслителей. Методологический замысел предполагает попытку инновационного анализа национальной идеи в контексте философии истории. В работе освещаются сущность, функции и типология национальных идей, система их детерминации, феномен национализма.
Первая часть книги "Становление европейской науки" посвящена истории общеевропейской культуры, причем в моментах, казалось бы, наиболее отдаленных от непосредственного феномена самой науки. По мнению автора, "все злоключения науки начались с того, что ее отделили от искусства, вытравляя из нее все личностное…". Вторая часть исследования посвящена собственно науке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Санкт-Петербург - город апостола, город царя, столица империи, колыбель революции... Неколебимо возвысившийся каменный город, но его камни лежат на зыбкой, болотной земле, под которой бездна. Множество теней блуждает по отражённому в вечности Парадизу; без счёта ушедших душ ищут на его камнях свои следы; голоса избранных до сих пор пробиваются и звучат сквозь время. Город, скроенный из фантастических имён и эпох, античных вилл и рассыпающихся трущоб, классической роскоши и постапокалиптических видений.
Эссе одного из наиболее известных философов-марксистов «франкфуртской школы» об обманчивости современной толерантности, которая стала использоваться для завуалированного подавления меньшинств вопреки своей изначальной сущности — дать возможность меньшинствам быть услышанными.
Испанский философ Хосе Ортега-н-Гассет (1883–1955) — один из самых прозорливых европейских мыслителей XX века; его идеи, при жизни недооцененные, с годами становятся все жизненнее и насущнее. Ортега-и-Гассет не навязывал мысли, а будил их; большая часть его философского наследия — это скорее художественные очерки, где философия растворена, как кислород, в воздухе и воде. Они обращены не к эрудитам, а к думающему человеку, и требуют от него не соглашаться, а спорить и думать. Темы — культура и одичание, земля и нация, самобытность и всеобщность и т. д. — не только не устарели с ростом стандартизации жизни, но стали лишь острее и болезненнее.
«Анти-Эдип» — первая книга из дилогии авторов «Капитализм и шизофрения» — ключевая работа не только для самого Ж. Делёза, последнего великого философа, но и для всей философии второй половины XX — начала нынешнего века. Это последнее философское сочинение, которое можно поставить в один ряд с «Метафизикой» Аристотеля, «Государством» Платона, «Суммой теологии» Ф. Аквинского, «Рассуждениями о методе» Р. Декарта, «Критикой чистого разума» И. Канта, «Феноменологией духа» Г. В. Ф. Гегеля, «Так говорил Заратустра» Ф. Ницше, «Бытием и временем» М.
Фридрих Ницше — имя, в литературе и философии безусловно яркое и — столь же безусловно — спорное. Потому ли, что прежде всего неясно, к чему — к литературе или философии вообще — относится творческое наследие этого человека? Потому ли, что в общем-то до сих пор не вполне ясно, принадлежат ли работы Ницше перу гения, безумца — или ГЕНИАЛЬНОГО БЕЗУМЦА? Ясно одно — мысль Ницше, парадоксальная, резкая, своенравная, по-прежнему способна вызывать восторг — или острое раздражение. А это значит, что СТАРЕНИЮ ОНА НЕПОДВЛАСТНА…