Война и мир в глобальной деревне - [30]
Существуют разнообразные виды одежд как вооружения, созданного для сражений с враждебными условиями, и арсенал такого оружия постоянно пополняется. Одежда есть продолжение человеческой кожи, так же как технология, вроде колеса или компаса. Странно, что мир моды никогда не рассматривался с такой точки зрения. Действительно ли это просто «война со скукой»? Просто ли попытка добавить перчинки и разнообразия к монотонности жизни? Возможно, тот факт, что мода как явление отсутствует в примитивных обществах, способен дать нам ключ к разгадке. В этих обществах одежда указывает на возраст и статус, выполняет сложную ритуальную функцию, которая связывает энергию племени с космическими силами (а сегодня мы связываем наши энергии с танками и самолетами). Одежда есть власть и организация человеческой энергии, личной и общественной. В племенных сообществах ценят всеобъемлющую силу общего в куда большей степени, нежели вариации индивидуального костюма. На самом деле, когда все члены племени носят одинаковые одежды, они обретают одинаковую психологическую безопасность, как и мы — в униформенной, механизированной среде. Поскольку наша среда настолько униформенна, мы сознаем, что можем позволить себе игры с личной выразительностью в поведении и костюме. Однако когда мы пытаемся сплотить общественную энергию для того или иного свершения, то не спешим навязывать униформу. Воинский наряд гражданина-робота и церемониальный костюм элиты для торжественных случаев представляют собой точные аналоги племенному использованию одежды. И где-то между военной униформой и жесткой церемонностью официального облачения расположен мир моды.
Одно исключение приходит на ум. Общины духоборцев западной Канады — религиозная группа славянского происхождения. В частых столкновениях с канадской бюрократией они используют простое оружие. Мужчины, женщины и дети снимают всю одежду и смело шагают нагишом по городам белых протестантов-англосаксов. Они во много раз превосходят числом полицию. Их стратегия, вероятно, не принесет успех на любой другой территории; и то сказать, разве удивишь Париж скабрезными открытками? Но этот вариант «платяной военной стратегии», вероятно, уникален в человеческой истории, и жаль, что Десмонд Моррис не вспомнил о нем в своей «Голой обезьяне».
Значит, полковая униформа — не мода, даже когда она меняется. Официальный костюм тоже не мода, даже когда его слегка лишают официальности. Выходит, мода — искусство бедняков? Это попытка изменить технологическую среду? Весьма вероятно, что дело именно в этом. Подростки начали экспериментировать с одеждой, как художники с красками. Многие хиппи шьют одежду собственноручно, многие подростковые наряды выглядят так, словно их не касался ни один портной. И налицо прямая связь между грубым и потрепанным облачением подростка и музыкой, которой подросток предан. Слово «кинестетика» часто встречается в этой книге, ведь после 2500 лет визуальной культуры радикальное переключение на аудиально-кинестетическую культуру вызывает тяжелый стресс, а равнодушие к своему внешнему виду — факт, который затрагивает все наши институты и весь наш опыт. Мир моды, будь то на уровне жлобов или снобов, обладает сегодня необходимой текстурой, чтобы олицетворять восстание против депортации визуальных ценностей. И цвета играют крайне важную роль в этом восстании. Цвет воспринимается не периферией, а центральным фокусом зрения, а переход от внешней к «внутренней» области зрения есть такая же составная часть информационной имплозии, как и телевидение.
Рассматривая одежду как протест против окружающей среды, физической или психической, мы увлекаемся изучением этого языка. Изучение доспехов как одежды и в связи со стременем заставляет обратить внимание на наряды ковбоев и автогонщиков. Быстрое изменение дизайна автомобилей прямо указывает на факт, что автомобили — тоже форма человеческой одежды. В газете «Торонто глоуб энд мейл» (12 января 1968 года) опубликована статья «По моде: машины припаркованы на бирюзовом газоне во имя тишины и покоя». Наша возрастающая вовлеченность в грубые текстуры, противоположные блестящим металлическим поверхностям, есть не более чем сноска к переменам в человеческой сенсорике.
В той же газете имеется статья «Мэри Куонт защищает мини-юбки как истинную классику моды»:
Мэри Куонт, львица британской моды, выступила вчера в защиту мини-юбок.
Ввязавшись в среду в перебранку по поводу длиннополой коллекции Харди Эмис, мисс Куонт заявила: «Мини стала неотъемлемой частью классики моды, она никогда не исчезнет».
Она получила поддержку с неожиданной стороны. Норманн Хартнелл, королевский портной, прокомментировал: «Макси, или длинная юбка, жаждет завоевать подиум, но еще не добилась успеха».
Конечно, мини-юбка — не мода. Это возвращение племенного костюма, равно мужского и женского во всех дописьменных обществах. Когда наше общество перешло от аппаратных средств к программам, мини-юбка стала основным инструментом перепрограммирования нашей сенсорной жизни в племенную модель кинестетики и вовлеченности. Нагота сама по себе постигается не столько визуально, сколько через скульптурный и тактильный опыт.
